Выжившие
Шрифт:
– С бойцовским клубом что ли?
– А кто сейчас владеет отелем?
Она слегка закатила глаза:
– Их было двое, Балош Браун и Эрик Грожан. Браун выкупил долю Грожана и какое-то время пытался продать отель, но покупателей не нашлось. О Грожане почти ничего не удалось разузнать, да и о Брауне тоже. Хотя выяснилось, что деньги у Брауна от старого нефтяного бизнеса, он сын важной шишки, но большинство его предприятий тихо разорились еще до того, как он купил отель.
– Необъяснимые смерти и убийства, – произнес я. – Как они происходили? Я имею в виду, как умерли эти люди?
– Было много утоплений:
Я снова потянулся за стаканом и снова обнаружил пустое место. В баре мы были одни, сидели в плюшевых зеленых креслах, окруженные роскошью красного дерева и позолотой, немного потертой по краям. В течение дня большинство людей предпочитали оставаться в своих комнатах. Так было теплее. И только те из нас, кто все еще занимался организацией нашей жизни, бродили по отелю или собирались в баре или ресторане. Мне очень хотелось выпить, но Натан спрятал спиртное.
– У меня, пожалуй, есть то, чего вам так не хватает. – Томи достала плоскую флягу и поставила ее на стол между нами.
– Что это?
– А вам не все равно?
Я отвинтил крышку и понюхал ее. Виски.
– Украли?
– Когда весь мир пошел прахом, я поняла, что останусь в отеле до конца. Я не дурочка, несмотря на внешность. – Она указала на свои длинные светлые волосы и лицо. – Поэтому, пока все вокруг бегали, пытаясь связаться с близкими и успеть на самолеты, которые никогда не взлетят, я собирала нужные, на мой взгляд, вещи.
Я догадался, что у нее могли быть и антибиотики.
– У вас весьма спокойная реакция на конец света.
– Люди совершают глупости от потрясения. Я не была потрясена. И к тому же, по-моему, это еще не конец света. Наше поведение остается все еще довольно цивилизованным, не замечали?
– Вы ни с кем не пытались связаться?
Она вскинула брови:
– Я уже сказала, я не дурочка. Возможно, наступит момент, когда работающий телефон станет для меня жизненной необходимостью, вопросом выживания. Если ваши близкие находились в больших городах или даже в их окрестностях, они уже умерли.
У меня перехватило дыхание, и я сделал глоток из фляги, чтобы не отвечать. Я даже не распробовал тот первый глоток.
Не сомневаюсь, она голосовала за нашего президента.
Томи снова скрестила ноги:
– Извините. Я понимаю, некоторым людям требуется время, чтобы принять это.
Я опустил фляжку, понимая, что ее извинение неискреннее.
– У вас с женой были дети? – спросила она, бросив взгляд на мое кольцо.
– Да, – ответил я.
– Еще раз извините.
Мне захотелось перевернуть этот чертов стол и придушить ее. Такого приступа ярости я не испытывал уже несколько месяцев, и я ненавидел ту низменную часть себя, из которой она вырвалась. Томи тоже это понимала. С ледяным спокойствием она наблюдала, как искажается мое лицо. Тогда я снова приложился к фляге и выпил порядочную порцию виски.
Жжение, опускавшееся по задней стенке горла в пустой желудок, успокаивало.
Мне хотелось спросить ее, отрывается ли она по полной, когда провоцирует людей, или причина ее нежелания звонить заключается в том, что в ней нет любви, но я не хотел, чтобы она заметила, как напугала меня.
– Тот, кто из нас двоих умрет позже, – сказала она, – должен взять записки другого и объединить со своими.
– А мне это зачем?
– Ух ты, откуда такая уверенность, что я умру первой?!
Я никогда не думал о записках в таком ключе. Вопрос вырвался как-то сам.
– Исходя из того, что оба хроникера так себе, мы могли бы составить один отчет, хотя бы наполовину соответствующий действительности, – пояснила она.
– Я не считаю себя так себе хроникером. Мой профессиональный долг – быть максимально объективным.
– Мужчины всегда уверены, что только они объективны, а у остальных какой-то свой интерес. С удовольствием почитала бы ваши записи, чтобы просто посмотреть, как сильно вы стараетесь убедить будущих читателей в том, что вы отличный парень. – Она пожала плечами. – В любом случае, я всего лишь предложила.
Но я уже заглотил наживку:
– А вы, значит, не стараетесь?
– Стараюсь что?
– Убедить будущих читателей, что вы хороший человек?
– Когда я умру, меня еще меньше будет волновать, что обо мне думают. Хотите угадаю, как вы опишите меня, когда будете излагать наш с вами сегодняшний разговор: блондинка, голубоглазая и горячая, потому что мужчина просто не может написать иначе по закону жанра. Затем признаетесь в вашей иррациональной неприязни ко мне и решите, что именно поэтому я вам не нравлюсь, а закончится все попыткой выставить эту реакцию универсальной, ссылаясь на ваше предвзятое отношение. Следуя вашей логике, все сразу должны понять: вы просветленный и заслуживаете доверия. У вас же на лбу написано большими буквами: «Вот он, мой звездный шанс».
Признаюсь, ее слова вызвали у меня улыбку, и я поинтересовался:
– Хорошо, для сравнения, а как вы описали меня?
Она заглянула в свои записи.
– «До тошноты моральный. В стиле молодого Харрисона Форда, но послабее. Из тех, кто не трахался в средней школе, потому что был ботаном, или религиозным, и/или, возможно, толстым». Этот абзац я напишу чуть позже. Ну как, прищучила я вас?
– Даже близко нет, – солгал я.
Я извинился, сославшись на то, что мне надо идти: я хотел помочь Тане со вскрытием. Оглянувшись, я увидел, что Томи сидит, закинув нога на ногу, и уже что-то строчит. Мне пришло в голову, что в какой-то момент у нас могут закончиться авторучки, и, похоже, она уже позаботилась об этом. Наверняка у нее есть заначка.
На вскрытии меня хватило меньше чем на полторы минуты, затем начались приступы рвоты, и мне пришлось уйти. Не самый блистательный момент моей жизни. Склонившись над раковиной, опираясь на дрожащие руки, я слышал, как посмеивалась Таня. У меня нет слов для описания того ужасного запаха, который распространился по комнате, когда Таня пропилила дыру в середине грудной клетки. Она разрезала тело прямо до пупка, а затем откинула в стороны два больших лоскута кожи. Я никогда не видел, чтобы человеческое тело так походило на отходы.