Выживший в племени каннибалов
Шрифт:
Оба-на! Один вопрос хлеще другого!
– Бояться потерять друг друга, – отвечал я и добавил: – Воздушные шары – это прекрасный подарок и украшение к любому празднику, они вызывают улыбку у всех детей и взрослых. С помощью воздушных шаров можно не только создать праздничную атмосферу, а ещё и здорово повеселиться.
Кто не хочет ничего не бояться в жизни, полной опасностей? И повеселиться! Все! Хуана и Хуану вполне устраивала фраза с этими ключевыми словами, прибавлявшим им уверенности и отсутствие страха.
Изнывая от безделья, я хватался за любую работу, и нам удалось оттеснить буйные заросли
Тем временем я каждый день усердно овладевал языком масоку. Он оказался типично дикарским изобретением и содержал около трехсот слов без всякой глубокой семантики и морфологии. Если к словам присовокупить их произношение через выражение гнева, радости и других проявлений чувств и эмоций, то количество слов возрастает к двум тысячам. А это уже достаточный словарный запас для общения.
Итак, набор языковых средств, мной приобретенный, превратился в доступный и удобный инструмент. Как говорится, кто владеет языком, тот владеет миром.
Однажды, мои спутники затронули интересную тему, о подоплеке которой я не сразу догадался. Начал Хуан:
– Масоку – это хорошо!
На что Хуана не в притязательность ответила:
– Манирока – лучше!
– А Капитана? – шутливо спросил я.
– А Капитана тоже хорошо! – Хуан смешно, как вампир, оскалил зубы. – Даже лучше масоку и манирока.
Я засмеялся и одобрительно похлопал Хуана по плечу.
– Капитана – хорошо! – Хуана тоже оскалила зубы.
Что за казуистика? Она дошла до моего понимания по линии реального восприятия и по прошествии времени, когда мне воочию пришлось увидеть и осознать эти слова на практике. Оказывается, речь шла о людоедстве, о человеческой плоти. А что касается моей, то это был высший мне комплимент с точки зрения пищеварения туземцев.
Диспут с шутками “чья плоть лучше” еще не раз возникал в минуты нашего общения. Этим мои спутники меня окончательно уморили и покорили. Шутки шутками, а по образу их питания, по разговорам, относящимся к еде, к их гастрономическим слабостям и пристрастиям, я понял, что им ничего не стоит съесть человека, только проверить эту версию было нельзя за отсутствием кандидата на эту почетную роль, если себя не брать во внимание. Пока я не проникся боязнью, не было причины, и мои позиции были прочны, поскольку знал, что дикарям присущ термин “критическая масса”, и один, два, три дикаря не создают эффекта кровожадной толпы.
И ещё, это Хуан помог мне полностью справиться с закладкой на длительную консервацию корабельного груза. Чтобы не плодить будущий травматизм, коробки с иголками отселили в самый дальний угол тайника.
Мы поставили частокол на вход в пещеру и завалили его ветками. Я сказал Хуану:
– Запомни, это Ворота Жизни.
– Почему? – спросил он.
– Эту пещеру надо беречь как зеницу ока, и чтобы ни один человек не узнал про неё.
– Отныне мы будем больше, чем друзьями! – сказал Хуан. – Вот тебе моя рука в том, что мой рот для неприятеля всегда будет закрыт на палку.
Не было ничего искреннее этого крепкого рукопожатия и сокровеннее устрашающего для будущих врагов жеста.
Тогда
Однажды я возлежал на толстом стволе поваленного дерева и любовался морем. Одновременно я следил взглядом, как малышка Хуанита, бравшая у меня уроки вежливости и этикета, делала книксены. Забавно было смотреть на её поклоны с подворачиванием ножек.
Я расслабился, отдавшись омовению ласкового ветерка. Красота неописуемая. Море с коралловыми рифами с одной стороны и лес с тропической растительностью с другой. В глубине острова горы с причудливыми очертаниями, над горами клубятся облака фантастических форм и проявлений.
Иногда я бросал взгляды на веселое семейство Хуана. Этот черныш лет двадцати, ширококостный крепыш большого роста, что удивительно, с ясными глубокими синими глазами, освободил от завала тропической растительности площадку в один гектар. Его жена Хуана старательностью и работоспособностью не отставала от него. Цвет кожи у неё был светлее, чем у Хуана, а правильный нос с чуть горбинкой, что встречается редко среди туземок, придавал её миловидному личику совсем не папуасское, а своеобразное выражение. Я про себя называл её чёрной грацией за то мягкое и непринужденное, словно отрепетированное, прямохождение, которым отличалось каждое движение юной туземки, что бы она ни делала, выполняя и легкую и тяжелую работу.
Я не сказал главное. Как естественна сама природа в совокупности с моими попутчиками по случайной дороге жизни! Это я к тому, что неоднократно был свидетелем их половых взаимоотношений в редкие часы отдыха.
И на этот раз они растянулись в моих ногах. Хуана билась в чувствах, как горный поток. Сделав премилое дело, они присели и принялись за песню. Хуан тихо запел “Желанная, любимая…”, Хуана подголосовывала ему, но очень удачно, я бы даже сказал, согласованно. Этой песне научил их я. Интересно, не пора ли им доверить другие хиты, например, “Зайка моя, я твой кролик”.
Смотрю на них и вынашиваю впечатление: вполне приличная музыкальная подготовка, и какие нормальные европейские лица, если б только не представленные в чёрном цвете…
Долгое вглядывание в лица дало мне повод сделать кое-какие выводы в типизации туземцев. Хуана без сомнений была продуктом любви: с мужской стороны индийца, а с женской – африканки. Не совсем африканские губы подчинены божественной индийской форме лица, но глаза не смуглянки – голубые. Я был в тупике, потому что очень чувствовалось привнесение вмешательства третьей силы – европейца. Азия, Африка, Европа! Всё сразу! Намешанность кровей уникальная, как в кипящем и бурлящем бульоне! Хотя такое в принципе по причине изолированности острова невозможно, как не предполагаются варианты и не берутся в расчет исключения. И вся из себя Хуана, как гудронный шоколад. Но сбивает с толку тонкая талия, высокая грудь, правильные черты лица.