Выживший. Чистилище
Шрифт:
У входа на рынок мороженым из ящика на колесах, с надписью 'Московский хладокомбинат им. Микояна', торговал мужик в белом переднике, вроде тех, которые перед рубкой мяса одевают мясники. Только у мясников тот в кровавых разводах: даже если после стирки, все равно бурые пятна проглядывают, а у мороженщика фартук почти ослепительной белизны.
Встав за парнишкой лет десяти в тюбетейке, я отстоял небольшую очередь и за 30 копеек получил маленький сэндвич, состоявший из двух вафельных пластин и с мороженым посередине. Вкусное, кстати, жаль, что мало. Может, потом еще возьму, а может, и не возьму, сэкономлю.
Тут же вдоль ограды
– Носите на здоровье, - напутствовала меня продавшая мне предмет туалета женщина.
В соседнем ряду уже у другой тетки я прикупил двое трусов по местной моде, не в одних же все время щеголять. Засунул их в карман пиджака. А у третьей за трешку приобрел вполне приличную кепку серого цвета, хоть и немного потертую по полям. Не успел пройти и нескольких метров, как едва не стал жертвой карманника. Выручили приобретенные во время службы инстинкты и мгновенная реакция. Схваченный мною за руку парнишка лет десяти в поношенной одежонке дергался что есть сил, но вырвать тонкое запястье из моего железного захвата было нереально.
– Дяденька, я ничего не делал, чего вы меня схватили?
Лишняя шумиха мне была ни к чему, а тут еще зеваки начали собираться, и продавшая мне кепку тетка раскричалась, призывая позвать милиционера. Поэтому я громко заявил, что лично отконвоирую воришку в ближайшее отделение милиции.
– А свидетели как же?
– проявил бдительность старичок со старинного вида пенсне на носу.
– Надо будет - придут и опросят. Вон, та же женщина и даст показания.
– Я?
– напряглась продавщица головного убора.
– А чего я-то?
Народ, словно в экранизации 'Золотого теленка', где Остап спасал Шуру Балаганова, принялся рассасываться, сразу же потеряв интерес к происходящему.
А я потащил упирающегося оглоеда за собой.
– Да не ерепенься ты, ни в какую милицию я тебя сдавать не буду, - вполголоса сказал я парню, чтобы тот уже наконец перестал привлекать внимание к нашей паре своими отчаянными телодвижениями.
– А куда тогда тащите?
– Куда надо, туда и тащу. Иди спокойно, а то руку сломаю.
Не знаю уж, что подействовало на воришку больше, обещание не сдавать его органам охраны правопорядка или искрошить лучезапястный сустав, но после моих слов он притих. Понятно, ничего я ему ломать не собирался, хотел лишь припугнуть.
– Тебя как звать-то?
– спросил я парня.
– Меня?
– Ну не меня же... Хотя
– Леха... Леха Кузнецов.
– И давно ты, Леха Кузнецов, воровским ремеслом промышляешь? Ну чего молчишь? Я же сказал, что не сдам тебя в милицию.
– С зимы этой, - хмуро сознался карманник.
– Неполная семья?
– Сирота.
– Как же так?
– Отец по пьяни угорел, мать от туберкулеза померла через год. Меня с двумя младшими сестренками в детский дом определили, да я сбег оттуда.
– А чего сбег-то?
– Да-а...
Парень нахмурился, видно было, что воспоминания не доставляли ему радости. Оно и понятно, что ж хорошего в приюте воспитываться, даже если приют вполне приличный.
– А живешь где? Ночуешь? Домой вернулся?
– Вернулся... А там уже другие живут. Ну я посмотрел в окно и ушел.
– И что теперь? Где-то же ты спишь?
Заминка, видно, опасается раскрывать местонахождение берлоги. Мы тем временем свернули за угол, сюда гул Тишинского рынка почти не доходил. Редкие прохожие, похоже, видели в нас отца и сына. А я и сам пока не знал, куда мы идем.
– В общем, промышляешь воровством... Один или в компании?
Глаза забегали, не иначе, ворует в команде. И, скорее всего, выручку сдает старшему.
– А старший-то у вас кто, не Филька Грач?
– Не-а, Серега Лютый.
Сказал - и испуганно посмотрел на меня. Ну что уж теперь, проболтался, купившись на старый, как мир, следовательский прием.
– Дяденька, отпустите меня, я больше не буду, - загундосил шкет.
– Отпущу, если с этим Лютым сведешь.
– Не надо, дяденька, он меня потом зарежет.
– А что, правда, может?
– Спрашиваете... Андрейку Слепого, у которого бельмо было на левом глазу, в прошлом месяце зарезал, прямо в печень. А ему девять лет только было, - прорвало пацана.
– Вот так взял и зарезал?
– Угу, чтоб другим неповадно было выручку прятать. Там всего-то трешка была.
– И правда Лютый... Сколько же ему лет?
– А не знаю, взрослый почти. Он по малолетке уже сидел год, сказывал, три года назад вышел.
Ну, скорее всего, не младше 15-16 лет. Пахан, значит, главарь шайки воришек. Хорошо устроился, живет припеваючи, только дань под себя гребет. Парня за такую ерунду в расход отправил. А я собирался с ним перетереть относительно выправки приличных документов, наверняка у него имеются связи в криминальном мире. Не люблю я эту братию, но как еще ксиву выправить, выражаясь блатным языком? Думаю, в имеющуюся наличность уложился бы, мог бы предложить и НКВД-шную форму, да и ствол впридачу, но это уже на крайняк... А из этого отморозка Лютого порядочного человека однозначно уже не вырастет, так и пойдет по наклонной.
Тем временем мы шли каким-то переулком... Если меня не обуял географический кретинизм, вскоре должны выйти на Большую Грузинскую.
– А ты-то как под его началом оказался?
– Увидел он, как я с голодухи сайку из отрубей спер, ну и подошел, когда я за углом ее ел. Расспросил, кто я и откуда, а потом говорит, что я на него теперь буду работать. Я сказал было, что не хочу, так он мне под дых так врезал, что я чуть не помер. Все, что съел, обратно из меня вывалилось. Говорит, чтобы даже не думал сбегать, везде у него все схвачено, меня найдут и к нему приведут, и тогда уж спуску не будет.