Выживший. Чистилище
Шрифт:
Между делом в киоске покупал свежие номера 'Правды', каждый раз раскрывая газету со смешанным чувством надежды и тревоги. Не знаю, чего было больше, но почему-то, пролистав издание и не обнаружив искомой статьи, закрывал я ее с нескрываемым облегчением.
'А если в один прекрасный день обнаружишь статью про птиц под нужным названием?
– спрашивал я себя.
– Плюнешь на все и рванешь в Москву, в самое логово? Туда, где могут и по головке погладить, и к стенке поставить? Далеко не факт, что искомая статья - не предлог, чтобы выманить тебя из подполья, и что Сталин действует не в одной связке с Ежовым. Причем
На пятый день я снял повязку, не без содрогания взглянул на облазившие, почерневшие ногти на травмированных пальцах, но двигать я ими мог, не испытывая каких-то болезненных ощущений. Вечером того же дня зашел в каптерку, где бригада собиралась по домам после смены, увидел Лексеича и заявил, что завтра готов выйти на работу.
Тот с недоверием взглянул на мои пальцы:
– Уверен?
Вместо ответа я снял со стены видавшую виды 6-струнную гитару с сними бантом на грифе и местами сошедшим лаком, и сыграл несколько аккордов.
– Вижу, пальцы в норме, - усмехнулся в усы бригадир.
– Кстати, а что это за песня про шаланды с кефалью, про которую ты Косте говорил?
Я покосился на одевавшегося Константина, который поджал плечами, мол, так получилось.
– И правда, есть такая песня, знакомый из Москвы сочинил.
– Спеть сможешь?
– Хм, могу попробовать.
Народ в каптерке прислушивался к нашему разговору, а когда я заявил, что могу исполнить песню, тут же принялись полукругом рассаживаться на табуретки. Что ж, для такой немногочисленной зрительской аудитории мне не раз приходилось музицировать на разного рода вечеринках или корпоративах, не ударю лицом в грязь и сегодня.
Взял ля-минор и запел, стараясь придать голосу немного приблатненый говорок:
Шаланды, полные кефали
В Одессу Костя приводил
И все биндюжники вставали
Когда в пивную он входил...
Судя по довольным улыбкам и комментариям слушателей после того, как я закончил петь, вещь им пришлась по вкусу.
– Гляди-ка, и точно, прям про нашего Костю почти, - с усмешкой прокомментировал Лексеич.
– Хорошая там строчка есть про грузчиков, которые башмаки со скрипом одели. Только Фонтан мог покрыться не черемухой, а акацией, да и курил Костя, скорее всего, не 'Казбек', а 'Сальве'. Но в целом песня занятная.
– Слушай, продиктуй слова, я запишу, - уже успел вооружиться карандашом и листом бумаги Мишка Трушин.
– А спой лучше еще раз, - предложил мой тезка Фима Клявер.
– Записать, Михась, ты и потом успеешь.
– Давай, спой, - наперебой заголосили остальные.
– Ну, раз просите...
Пришлось исполнять на 'бис'. Наш Костя сидел, выпятив грудь, чувствуя себя словно именинник. Еще бы, поется о его тезке, да и он имеет отношение к морю, и тем паче к Одессе. А когда закончил, то посыпались просьбы исполнить еще что-нибудь из свежего, написанного столичными композиторами. Песни из моего будущего, пожалуй, для их слуха покажутся не вполне привычными.
А не спеть ли...
– Мой знакомый сочинил еще песню 'Темная ночь'. Правда, она серьезная...
– Ну и что, ежели хорошая - то можно и серьезную, - выкрикнул Фима, и его дружно поддержали.
На этот раз, когда я оставил гитару в сторону, никто не улыбался. Но песня все равно докерам понравилась.
– Сильно, аж за душу берет, - вздохнул наш татарин Марат.
– Хорошо твой знакомый сочиняет.
Ну да, Никита Богословский и его соавтор-текстовик, имени и фамилии которого я не помнил - ребята талантливые, не поспоришь.
– Слушай, Клим, да тебя впору выставлять на городской конкурс художественной самодеятельности!
– заявил Лексеич.
– Сейчас как раз участников отбирают. А то у нас от порта только крановщица Валя Боровец со своими комсомольскими частушками каждый раз выступает, да братья Демины, которые чечеточники, они в Заводской гавани на буксире работают. Остальные все берут самоотвод, хотя наверняка талантов хватает - порт-то здоровый, вон сколько народу трудится. У нас-то в бригаде действительно ни певцов, ни танцоров, а тут ты появился, глядишь, про нашу бригаду и слух пойдет, что не только работать умеют, но и отдыхать культурно. И вообще в портовой многотиражке пропечатают.
– И верно, прославишь наше отделение, - поддержали бригадира ребята.
– Вообще-то я тут как бы на птичьих правах...
– Ну, если ты про зарплату, то этот вопрос можно будет попробовать решить с начальником порта. Подойду к Семен Иванычу, он мужик с понятием, закину удочку, глядишь, проникнется.
– Ну да, Темкин - он правильный мужик, - снова поддержали своего босса парни.
– Ты ведь не утаил ничего из своего прошлого?
– на всякий случай уточнил бригадир.
– Э-э-э... Да вроде нет, - говорю я, пытаясь сообразить, чем мне может аукнуться подобная публичность.
– Ничего криминального за собой не помню.
– Значит, не против, если что?
– А, валяйте, - махнул я рукой.
Может, все же удастся в ближайшее время затаиться в каком-нибудь иностранном трюме, не доводя дело до всяких там смотров-конкурсов? Надо было мне с этой гитарой выпендриться, чтобы попасть, как кур в ощип... Хотя еще неясно, чем все дело закончится, может быть, и не стоит раньше времени посыпать голову пеплом.
В трудовых буднях следующего дня я как-то и подзабыл про обещание Лексеича, слишком уж много работы сразу навалилось. Или мне так просто показалось после нескольких дней вынужденного простоя, но к вечеру я буквально валился с ног от усталости. Хорошо хоть мышцы не ныли, как это было на второй день моей трудовой деятельности в порту.
Заявление бригадира, что завтра в 11 часов Темкин ждет меня в своем кабинете вместе с Лексеичем, стало для меня неожиданностью.
– Вот так сразу?
– спросил я, глупо таращась на непосредственное руководство.
– А чего тянуть-то? На следующей неделе заканчивается отбор на городской смотр художественной самодеятельности, вот Семен Иваныч и торопит. Мы же на этом несчастном смотре из года в год в последних числимся. А новый начальник требует, чтобы мы были передовиками по всем пунктам, и в работе, и в отдыхе. Гитару не забудь завтра захватить, отсюда и пойдем.