Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса
Шрифт:
И тем не менее, каждый год, в Европе и Америке бывают тысячи стачек и массовых увольнений с работы, — причем особенною продолжительностью и суровостью отличаются так называемые стачки «по симпатии», вызываемые желанием рабочих поддержать выброшенных с работы товарищей, или же отстоять права своих союзов. И в то время как реакционная часть прессы всегда бывает склонна объяснять стачки «устрашением», люди, живущие среди стачечников, с восхищением говорят о практикуемой между ними взаимной помощи и поддержке. Многие, вероятно, слыхали о колоссальной работе, выполнявшейся рабочими-добровольцами для организации помощи и раздачи пищи во время последней большой стачки лондонских доковых рабочих в 80-х годах, или о рудокопах, которые, пробывши сами без работы в течение многих недель, тотчас же начали делать взносы, в размере четырех шиллингов в неделю, в стачечный фонд, как только опять стали на работу; или о вдове рудокопа, которая, во время Йоркширкских рабочих волнений 1894 г., внесла все сбережения своего покойного мужа в стачечный фонд; о том, как во время стачки последний кусок хлеба всегда делился между соседями; о редстокских рудокопах, обладающих обширными огородами, которые пригласили 400 бристольских сотоварищей брать из этих огородов капусту, картофель и т. д. Все газетные корреспонденты, во время крупной стачки рудокопов в Йоркшире в 1894 году, знали массу подобных фактов, хотя далеко не все эти корреспонденты осмеливались писать о подобных
343
Сообщения о многих подобных фактах можно найти в «Daily Chronicle» и отчасти в «Daily News» за октябрь и ноябрь 1894 года.
Профессиональный рабочий союз не составляет, однако, единственной формы, в которой выливается потребность рабочего во взаимной поддержке. Помимо рабочих союзов, имеются еще политические ассоциации, деятельность которых многими рабочими рассматривается, как более ведущая к общему благосостоянию, чем профессиональные союзы, которые теперь ограничиваются большею частью одними узкими целями. Конечно, простую принадлежность к политической корпорации нельзя еще рассматривать, как проявление стремления ко взаимной помощи. Политика, как известно, представляет именно такую область, где себялюбивые люди вступают в самые запутанные сочетания с людьми, одушевленными общественными стремлениями. Но всякий опытный политический деятель знает, что все великие политические движения поднимались именно из-за широких и часто отдаленных целей, причем самыми могучими из этих движений были те, которые вызывали наиболее бескорыстный энтузиазм.
Все великие исторические движения носили этот характер, а для нашего поколения примером этого рода движений служит социализм. «Дело оплаченных агитаторов» — таков обычный припев тех, кто вовсе не знаком с этим движением. Но в действительности, — говоря лишь о фактах, лично мне известных, — если бы я в течение последних тридцати пяти лет вел дневник и заносил бы в него все известные мне примеры преданности и самопожертвования, на которые мне приходилось наталкиваться в социалистическом движении, — у читателя такого дневника слово «героизм» не сходило бы с уст. Но люди, о которых мне приходилось бы говорить в дневнике, вовсе не были героями: это были средние люди, — только вдохновленные великой идеей. Каждая социалистическая газета, — а их в одной Европе насчитываются многие сотни, — представляет ту же самую историю долгих лет самопожертвования, без малейшей надежды на какую-либо материальную выгоду, а в громадном большинстве случаев даже без удовлетворения личного честолюбия, если таковое имеется. Я видал семьи, которые жили, не зная, будет ли у них завтра кусок хлеба, — мужа бойкотировали кругом, в маленьком городке, за участие в газете, а жена поддерживала семью швейной работой, — и подобное положение продолжалось не месяцы, а годы, пока, наконец, изнемогшая семья не уходила, без слова упрека, говоря новым товарищам: «продолжайте; мы больше не в силах держаться!» Я видал людей, умиравших от чахотки и знавших это, которые, тем не менее, бегали в слякоти, под снегом, чтобы устраивать митинги, и сами говорили на митингах за несколько недель до смерти, и наконец, уходя в госпиталь, говорили нам: «Ну, друзья, моя песенка спета: доктора решили, что мне осталось жить всего несколько недель. Скажите товарищам, что я буду счастлив, если кто зайдет проведать». Мне известны факты, которые сочли бы с моей стороны «идеализациею», если бы я рассказал о них моим читателям; и даже самые имена этих людей, едва известные за пределом тесного кружка друзей, вскоре будут забыты, когда и их друзья их также отойдут в небытие.
В сущности, я не знаю, чему больше удивляться: безграничной ли преданности этих немногих, или общей сумме мелких проявлений преданности со стороны масс, затронутых движением. Продажа каждого десятка нумеров рабочей газеты, каждый митинг, каждая сотня голосов, поданная за социалистов на выборах, являются результатом такой массы энергии и таких жертв, о которых люди, стоящие вне движения, не имеют даже ни малейшего представления. А так, как теперь действуют социалисты, действовала в прошлом каждая народная и прогрессивная партия, политическая и религиозная. Весь прогресс, совершенный нами в прошлом, является результатом работы подобных людей и подобной же преданности.
Кооперацию, в особенности в Великобритании, часто описывают, как «индивидуализм на акциях», и несомненно, что в настоящем своем виде она легко может содействовать развитию кооперативного эгоизма, не только по отношению к обществу вообще, но и в среде самих кооператоров. Между тем достоверно известно, что вначале этому движению был присущ глубокий характер взаимной помощи. Даже в настоящее время наиболее преданные сторонники этого движения проникнуты убеждением, что кооперация ведет человечество к высшей, гармонической форме экономических отношений; и, побывавши в некоторых местностях севера Англии, где кооперация особенно развита, нельзя не прийти к заключению, что значительное количество участников этого движения держится именно такого мнения. Большинство из них потеряло бы всякий интерес к кооперативному движению, если бы у них исчезла упомянутая сейчас уверенность. Нужно также сказать, что за последние годы среди кооператоров начали проявляться более широкие идеалы общего благосостояния и солидарности производителей. Нельзя отрицать также проявляющегося среди них стремления, направленного к улучшению отношений между владельцами кооперативных производств и их рабочими.
Значение кооперации в Англии, Голландии и Дании хорошо известно, а в Германии, в особенности на Рейне, кооперативные общества уже в настоящее время являются крупною силою в промышленной жизни [344] . Но, быть может, Россия представляет наилучшее поле для изучения кооперации в бесконечно разнообразных формах. В России кооперация, т. е. артель, выросла естественным образом; она унаследована от средних веков, и в то время, как формально образовавшемуся кооперативному обществу пришлось бы бороться с кучею законных затруднений и с подозрительностью бюрократии, неоформленный вид кооперации — артель— представляет самую сущность русской крестьянской жизни. Вся история «созидания России» и колонизация Сибири представляются в действительности историею охотничьих и промышленных артелей, вслед за которыми потянулись деревенские общины. Теперь мы находим артель повсюду: в каждой группе крестьян, отправляющихся из одной и той же деревни на заработки на фабрику, во всех строительных ремеслах, среди рыбаков и охотников, среди арестантов на пути в Сибирь и беглецов из Сибири, среди железнодорожных носильщиков, биржевых артельщиков, таможенных рабочих, во многих из кустарных производств (дающих занятие 7 000 000 людей) и т. д. Словом, сверху донизу, во всем рабочем мире, мы находим артели: постоянные и временные, для производства и для потребления, во всевозможных видах. Вплоть до настоящего времени рыболовные участки на реках, впадающих в Каспийское море, арендуются громадными артелями; река Урал принадлежит всему уральскому казачьему войску, которое делит и переделяет свои рыболовные
344
Годовой расход 31 473 производительных и потребительных ассоциаций на среднем Рейне был показан в 1890 году в 18 437 500 фунтов (около 180 000 000 рублей); из них 3 675 000 ф. ст. (около 35 000 000 руб.) были выданы в течение года в ссуду. С тех пор все эти цифры удвоились или утроились.
Рядом с этими постоянными организациями имеется также бесчисленное множество временных артелей, составляющихся для всевозможных целей. Когда 10–20 человек крестьян из одной местности отправляются в большой город на заработки, в качестве ли ткачей, плотников, каменщиков, судовщиков и т. д., они всегда составляют артель. Они сообща нанимают помещение и стряпку (очень часто жена одного из них занимается стряпней), выбирают старосту и питаются сообща, причем каждый платит артели за помещение и пищу. Партия арестантов на пути в Сибирь всегда поступает таким же образом, и выбранный ею староста является официально признанным посредником между арестантами и начальником военного конвоя, сопровождающего партию. В каторжных тюрьмах арестанты имеют такую же организацию. Железнодорожные носильщики, посыльные на бирже, таможенные артельщики и городские посыльные, связанные круговой порукой, пользуются такою репутациею, что купцы доверяют члену артели посыльных любую сумму денег. В строительном деле образуются артели, насчитывающие иногда десяток, а иногда и несколько членов, причем крупные подрядчики по постройке домов и железных дорог всегда предпочитают иметь дело с артелью, чем с отдельно нанятыми рабочими. Попытки, сделанные военным министром в 1890-х годах, чтобы вести дело непосредственно с производительными артелями, образовавшимися ради специальных производств среди кустарей, и давать им заказы на сапоги и всякого рода медные и железные изделия для обмундировки солдат, судя по отчетам, дали вполне удовлетворительные результаты; а отдача одного казенного завода (Воткинского) в аренду артели рабочих сопровождалась одно время положительным успехом.
Мы можем, таким образом, видеть в России, как древние средневековые учреждения, избежавшие вмешательства государства (в их неоформленных проявлениях), целиком дожили вплоть до настоящего времени и приняли самые разнообразные формы, в соответствии с требованиями современной промышленности и торговли. Что же касается до Балканского полуострова, Турецкой империи и Кавказа, то старые гильдии удержались здесь в полной силе. Сербские «эснафы» сохранили вполне средневековый характер: в их состав входят как мастера, так и поденные рабочие, они регулируют промыслы и являются институциями взаимной поддержки, как в области труда, так и на случай болезни [345] ; в то же время грузинские «амкари» Кавказа и в особенности Тифлиса, не только выполняют обязанности профессиональных союзов, но еще оказывают значительное влияние на городскую жизнь [346] .
345
British Consular Report. Apr. 1889.
346
Капитальное исследование по этому вопросу было напечатано г. Егизаровым в «Записках Кавказского географич. общества» (Тифлис, 1891. Т. VI, 2).
В связи с кооперацией мне, может быть, следовало бы также упомянуть о существующих в Англии дружеских обществах взаимной поддержки (friendly societies), союзах «чудаков» (odd-fellows), деревенских и городских клубах для оплаты медицинской помощи, о клубах для похорон, или для приобретения одежды, о маленьких клубах, часто устраиваемых среди фабричных девушек, вносящих еженедельно по несколько пенсов и затем разыгрывающих между собою сумму в двадцать шиллингов (10 руб.), которая дает возможность сделать какую-нибудь более или менее существенную покупку, и о многих других обществах подобного рода. Вся жизнь трудящегося народа в Англии пропитана такими учреждениями. Во всех этих обществах и клубах можно наблюдать немалый запас веселой общительности и товарищества, хотя за «кредитом и дебетом» каждого члена тщательно наблюдают. Но помимо этих учреждений, имеется столько союзов, основанных на готовности жертвовать, если понадобится, временем, здоровьем и жизнью, что мы можем из их деятельности почерпнуть примеры наилучших форм взаимной поддержки.
На первом месте следует упомянуть здесь об обществе спасения на водах в Англии и о подобных же учреждениях в остальной Европе. Английское общество имеет свыше 300 спасательных лодок вдоль берегов Англии, и оно имело бы их вдвое больше, если бы не бедность рыбаков, которые сами не всегда могут покупать дорогие спасательные лодки. Экипаж этих лодок всегда составляется из добровольцев, готовность которых жертвовать жизнью для спасения совершенно неизвестных им людей подвергается каждый год суровому испытанию; каждую зиму несколько храбрейших из них действительно погибают в волнах. И если вы спросите этих людей, что побудило их рисковать жизнью, иногда даже при таких условиях, когда по-видимому не было никаких шансов на успех, они, вероятно, ответят вам рассказом в роде следующего, который я слышал на южном берегу. Над Ла-Маншем пронеслась страшная снежная буря; она бушевала на плоских песчаных берегах в Кенте, где расположена была крохотная деревушка, и на пески возле деревушки море выбросило маленькое одномачтовое судно, нагруженное апельсинами. В таких мелких водах держат только плоскодонную спасательную лодку упрощенного типа, и пуститься на ней в такую бурю значило идти на верную гибель, — и, однако, люди решились и пошли. Целые часы боролись они против бурана; два раза лодка опрокинулась. Один из ее гребцов утонул, остальные были выброшены на берег. Одного из последних, — интеллигентного таможенного стражника, — нашли на следующее утро, сильно ушибленного, полузамерзшего в снегу. Я спросил его, как они решились на такую отчаянную попытку? — «Я и сам не знаю, — отвечал он, — вон там, в море, гибли люди, вся деревня стояла на берегу, и все говорили, что пуститься в море было бы безумием, что мы никогда не справимся с прибоем. Мы видели что их было на судне пять или шесть человек, уцепившихся за мачту и подававших отчаянные сигналы. Все чувствовали, что надо что-нибудь предпринять, но что могли мы сделать? Прошел час, другой, а мы все стояли на берегу; всем очень тяжело было на душе. Потом вдруг нам послышалось, что сквозь завывания бури донеслись их вопли… с ними был мальчик… Мы больше не могли вынести напряжения; все сразу сказали: „надо выходить!“ Женщины говорили то же; они смотрели бы на нас, как на трусов, если бы мы остались, — хотя на следующий день они же называли нас дураками за нашу попытку. Как один человек, мы все бросились к спасательной лодке и отправились. Лодку опрокинуло, но нам удалось снова поставить ее… Хуже всего было, когда несчастный N тонул уцепившись за веревку от лодки, и мы никак не могли ему помочь. Затем нас захлестнуло огромной волной, лодку опять опрокинуло, и нас выбросило всех на берег. Люди с тонувшего судна были спасены лодкою из Донгенэса, а нашу лодку перехватили за много миль к западу. Меня нашли наутро в снегу».