Взбаламученное море
Шрифт:
«И языки еще иностранные знает, скотина этакая!..» — подумал про себя Бакланов.
Купец, отдав деньги, сейчас же ушел, и через какую-нибудь минуту уже видна была далеко-далеко мелькающая фуражка в саду.
Бакланов стал наблюдать над другими посетителями.
Часа в четыре пришли музыканты; пришло несколько приезжих семейств, прибыла и полная дама с двумя своими дочерьми. Девушки на этот раз покорилась родительской власти и были в коричневых шляпках, которые в самом деле были ужасно смешные и совершенно к ним не шли.
Бакланов
— Вы, вероятно, тоже иностранка?
— О, нет, мы саксонки! — отвечали обе девушки в один раз и с заметным удовольствием.
— И осматриваете древности?.. Делает честь вашему патриотическому чувству!
— О, да, мы должны все осмотреть, — крикнули девушки.
Бакланову показались они очень глупы, и он прекратил с ними беседу.
Прошло четверо офицеров, эффектно постукивая саблями, в нафабренных усах и в вымытых замшевых перчатках.
— Посмотри, как эти господа похожи на аптекарей! — сказал он Софи.
— Да! И точно, знаешь, не настоящие офицеры, а для театра только принарядились!
Заиграла музыка, и музыкальная немецкая душа почувствовалась в каждой флейте, кларнете, в какой-нибудь второстепенной валторне.
Бакланов все это время поколачивал ногой и мотал в такт головой.
Софи опять почему-то взгрустнулось, и стала ей припоминаться прошлая жизнь.
В антрактах публика пила кофе, пиво, ела мороженое, а кто и ростбиф: немцы могут есть во всякое время и что вам угодно!
Путешественники наши наконец утомились.
— Домой! — сказала Софи, приподымаясь.
— Allons! — произнес Бакланов.
Возвратившись в отель, где занимали два номера рядом, они сейчас же разошлись по своим комнатам, разделись и улеглись, но вскоре стали переговариваться между собой.
— Как чудно сегодня день провели! — заговорил Бакланов первый.
— Да! — отвечала Софи.
— Завтра, — продолжал он: — как встану, отправлюсь в картинную галлерею и уж стану серьезно изучать ее.
— А я, — подхватила Софи: — пойду гулять: я заметила прелестное место в саду.
— Сойдемся мы, значит, на Брюлевской террасе часам к двум?
— Да, — подтвердила Софи.
3
Другой день в Дрездене
Поутру Софи отправилась на прогулку гораздо позднее Бакланова. Он еще часов в десять, проходя мимо ее номера, торопливо крикнул ей:
— Ну, я иду!
— Ступайте! — сказала ему Софи. Из отеля она потом вышла какою-то несколько таинственною и робкою походкой.
— Ayez la complaisance, monsieur, de me dire ou est la poste? — обратилась она к одному человеку.
Тот сделал какую-то мину из лица, развел руками и прошел мимо.
Софи сконфузилась и обратилась в более уже пожилому мужчине (по белому галстуху она догадалась, что это должен быть пастор).
— Montrez-moi votre lettre! — сказал ей тот почти строгим голосом.
Софи робко подала ему письмо.
— A Petersbourg, monsieur Petzoloff! —
Софи все это время обертывалась, как бы боясь, чтобы не подслушал кто.
— Voila! — произнес пастор и тут же опустил письмо в прибитый перед самыми их глазами ящик.
Софи поблагодарила его милым наклонением головы и прошла в сад.
Сначала она села на одну из лавочек, с целью помечтать.
Помечтала и пошла потом ходить.
Походила, остановилась и с большим вниманием посмотрела на один из открывавшихся видов.
Снова села.
Скука ясно была видна на ее лице.
Она встала и пошла из сада по улице, остановилась перед одною церковью, полюбовалась и хотела-было внутрь зайти, но заперто!
Сойдя со ступеней храма, она вошла не то в лавочку, не то в аптеку, купила там мыла и духов; но, отойдя немного от лавочки и понюхав духи, бросила их на тротуар: такие они были гадкие!
Далее она решительно не знала, что с собой делать, и возвратилась на Брюлевскую террасу.
Всего еще было 12 часов.
Через полчаса, впрочем, явился туда и Бакланов, запыленный и усталый.
Он поутру прямо и проворно прошел в галлерею; в двух комнатах останавливался перед каждою картиной, справляясь с каталогом, делал глубокомысленную мину, записывал у себя что-то такое в книжке; в третьей начал он хвататься за голову; с каталогом уж более не справлялся, и наконец следующие комнаты прошел совершенно быстро и сел против Мадонны. Потом вдруг вскочил, как бы вспомнив что-то, и вышел снова в прежние комнаты, снова начал останавливаться перед каждою картиной, записывать в памятную книжку… Между тем у него во рту стало становиться сухо и поламывало ноги. Не давая себе хорошенько отчета, он пошел, пошел и совсем вышел из галлереи.
Но на террасу ему совестно было итти. Он решился пройтись по улицам и, не желая встретиться с Софи, бродил по самым глухим переулкам; а тут, как нарочно, поднялся ветер, который дул ему в глаза и рот, так что Бакланов беспрестанно отплевывался и уж самым скорым шагом отправился на террасу.
— Фу, поработал же сегодня! — сказал он, усаживаясь подле Софи.
— Все осмотрел? — спросила она.
— Все!.. — отвечал Бакланов.
— Стало, мы можем уехать сегодня отсюда. Мне через месяц непременно надобно быть в Париже.
Последние слова Софи почему-то произнесла несовсем спокойным голосом.
— Куда же ехать? — спросил Бакланов.
— В Баден, на воды; там преприятное, говорят, общество, подхватила Софи с живостью.
— Хорошо, — отвечал Бакланов, зевая во весь рот.
4
Рулетка
Баден-Баден был в самом разгаре своего сезона. Опершись на перила мостика, идущего от отеля «Европы», стоял Бакланов в каком-то упоении. Под ним шумел источник. Кругом пели птицы. Воздух был как молоком пропитан. Впереди виднелся Conversations-Haus, а за ним высокие горы.