Взбаламученное море
Шрифт:
При этом один из бивших его парней даже подсоблял им это делать.
Александр, сев на лошадь и выехав из селенья, был как сумасшедший.
— Это чорт знает что такое! — говорил он, хватая себя за голову.
— Такой буян народ, — пояснил ему Гаврила, впрочем, совершенно спокойно севший на облучок: — каждый праздник, что немножко, сейчас же в колья. Ну, тоже и к нам когда попадут, так угощаем тоже.
— Тоже? — спросил Александр с удовольствием.
— Тоже. У нас из бедных этих дворянчиков, пожалуй, такие
Александр беспокоился об Ионе Мокеиче.
— Чтоб он не умер! — сказал он.
— Нет, вон он, чу, спит уж! — отвечал Гаврила. — Не в первый ведь раз: завтра в баню сходит, и все пройдет.
— Ну, так я поеду домой?
— Поезжайте, — успокоил его Гаврила.
13
Побег от собственной совести
На другой день Бакланов сидел у себя в комнате; голова у него трещала; ему представлялось, что, верятно, теперь узнается по всей губернии, как они приезжали на поседки пьные, произвели там драку; наконец, сами мужики могут на него жаловаться, потому что он обнажал оружие. Словом, его мучили те разнообразные страхи, кторые обыкновенно бывают у человека с расстроенным пищеварением, так что, когда к нему в комнату зашел гайдук Петруша и проговорил каким-то не совсем обыкновенным голосом: «пожалуйте на минуточку суда-с!» — он даже задрожал.
— Что такое? — спросил он, вставая.
— Маша вас там спрашивает-с, поговорить ей нужно с вами-с.
Бакланов глядел в лицо гайдука.
— Где же она? — спросил он.
— В овине, на гумне дожидается-с.
Александр пошел. Ему не совсем приятно было это объяснение. «Пожалуй, еще чувствительность выражать будет! На что глупа, а это уж понимать начинает!» — думал он.
В овине, совсем почти темном, Маша сидела на кучке дров и плакала.
— Что это такое? О чем? — спросил Бакланов.
— Маменька ваша-с, — отвечала Маша: — призывала меня вчера к себе-с.
— Н-ну?
— По щекам прибила-с… «Мерзкая, говорит, ты…» — замуж приказывает итти-с за Антипова сына.
— Но ведь ты не хочешь?
— Нет-с, что хотеть-то-с!.. Я к крестьянству, помилуйте, совсем тоже, как есть, не прилучена… дом тоже бедный…
— Ну, и не ходи, если не хочешь!
— Выхлестать хочет, коли, говорит, не пойдешь: а я, помилуйте, чем виновата? Не своей охотой шла-с.
— Вздор!.. Не ходи!.. Я не позволю тебе этого! — говорил Бакланов и пошел к матери.
Но как было заговорить о подобном предмете?
— Вы там, маменька… девушка у нас Марья есть… Вы хотите ее насильно замуж выдать?..
— Непрменно… непременно… — проговорила, вспыхнув, Аполлинария Матвеевна и махнула при этом как-то решительно рукой.
— Не непременно-с! — вскричал Александр: — нельзя так вам вашим подлым крепостным правом пользоваться.
Аполлинария Матвеевна уж задрожала.
— Нету,
— В таком случае и я решусь, — продолжал Бакланов: — и завтра же уеду в Петербург.
Он знал, что ничем так не мог напугать мать, как своим намерением уехать в Петербург. Аполлинария Матвеевна больше всего на свете хотела, чтобы сын остался при ней, получил бы у них в губернии какое-нибудь выгодное место, женился бы на богатой невесте, и оба бы, он и невестка, ужасно к ней были почтительны.
— Вы ни звука, ни весточки не будете получать обо мне! — говорил он.
— Ну, Бог с тобой! Бог с тобой! — говорила Аполлинария Матвеевна и затем заревела.
Этого Бакланов решительно не мог вынести.
— Это чорт знает что такое, — говорил он, уходя из комнаты и хлопая дверьми.
Он опять пришел в овин к Маше.
— Ну, я говорил матери: не выдадут… — сказал он, полагая, что угроза его подействует на Аполлинарию Матвеевну.
— Нет, барин, как не выдадут?.. Выдадут!.. — сказала Маша и еще больше расплакалась.
Бакланова окончательно это взбесило.
— Это не жизнь, а каторга, — произнес он, уходя из овина.
Напуганная словами сына, Аполлинария Матвеевна не отложила своего намерения, а послала за Ионой Мокеичем.
«Он этакий говорун, — разговорит, может быть, его!» — думала она.
Александр, больной и расстроенный, только было прилег после обеда в своем кабинете, как двери отворились, и вошел Иона Мокеич, чистенький, примазанный, как бы ничего с ним перед тем и не случилось.
— Что, дяденька, а? — говорил он, входя.
Бакланов поднялся на диване.
— Вот кто! Ну что, как ваше здоровье? — произнес он.
— Да ничего! — отвечал Иона, садясь против него: — поотошел маненько… Что у вас-то такое натворилось?
Александр развел руками.
— Чорт знает, что такое тут происходит! — сказал он.
Иона усмехнулся.
— Вы слышали? — спросил его Бакланов.
— Нет, я сейчас только приехал.
— Я тут жил с одною девушкой нашей…
Иона в знак согласия мотнул головой.
— И вдруг моей матушке вздумалось выдавать ее замуж.
Иона опять усмехнулся.
— Что это так?.. — произнес он.
— Да, подите, вот!
— От зависти, надо полагать, старухи это делают! — объяснил Иона Мокеич.
— Вероятно! — подхватил Бакланов.
— Зачем-то нарочного присылал за мной… Думает, может быть, что я это похаю! — продолажал Дедовхин.
— Вы ей скажите, — начал Александр решительным тоном: — что если она это сделает, я сейчас же уеду, и чтобы сыном моим не смела потом считать.
— Эхма! — сказал Иона с грустью и ушел к Аполлинарии Матвеевне.
Бакланов, насупившись, сел у окна.
Иона Мокеич совещался с своею соседкою по крайней мере часа два и возвратился от нее с потом на лбу.