Взгляни на дом свой, ангел
Шрифт:
Под карнизами гулял теплый ветер, трава клонилась, нежно посвистывая.
Юджин писал:
«Эта девушка слышит песню первого жаворонка. Она знает, что он возвещает приход весны. Ей семнадцать или восемнадцать лет. Ее родители очень бедны, и она ничего не видела, кроме своей деревни. Зимой она ходит в деревянных башмаках. Она как будто собиралась засвистеть. Но она не хочет, чтобы жаворонок догадался, что она его слушает. Ее родные тоже пришли на поле, но они чуть отстали, и мы их не видим. У нее есть отец, мать и двое братьев. Они всю жизнь трудятся, не покладая рук. Девушка — самая младшая в семье. Ей хотелось бы поехать куда-нибудь посмотреть белый свет. Иногда она слышит гудок поезда, который идет в Париж. Она никогда в жизни не ездила на поезде. Ей так хотелось бы поехать
Было начало мая; до экзаменов оставалось две недели. Он думал о них с волнением и удовольствием — ему нравилось это время отчаянной зубрежки, долгие консультации, наслаждение щедро изливать на бумагу накопленные знания. В актовом зале царил дух свершения, острого нервного восторга. А все лето в нем будет жарко и дремотно-тихо; вот если бы здесь, наедине с большим гипсовым бюстом Минервы, он и Бесси Барнс или мисс… мисс…
— Этот мальчик нам подходит, — сказала Маргарет Леонард, передавая мужу сочинение Юджина.
Они собирались открыть частную школу для мальчиков, чем и объяснялось это сочинение.
Леонард взял лист, притворился, что прочел половину страницы, рассеянно поглядел в вечность и начал задумчиво потирать подбородок, оставляя на нем тонкий слой мела. Затем, заметив ее взгляд, он идиотично засмеялся и сказал:
— Ах, мошенник! Э? Так ты думаешь?..
Испытывая блаженную рассеянность, он согнулся, захлебнулся пронзительным ржанием и хлопнул себя по колену, оставив на нем меловой отпечаток; во рту у него булькало.
— Господи спаси и помилуй! — еле выговорил он.
— Ну-ну! Довольно, — сказала она, засмеявшись нежно и насмешливо. — Возьми себя в руки и поговори с родителями мальчика. — Она горячо любила мужа, и он любил ее.
Несколько дней спустя Леонард снова собрал старшеклассников в зале. Он произнес сбивчивую речь, целью которой было сообщить им, что один из них выиграл приз, скрыв, однако, при этом, кто именно. Затем, после нескольких отклонений в сторону, которые доставили ему большое удовольствие, он прочел вслух сочинение Юджина, назвал его фамилию и велел ему подняться на эстраду.
Лицо в мелу коснулось руки в мелу. Сердце Юджина грохотало о ребра. Гордые трубы гремели, он отведал вкус славы.
Все лето Леонард терпеливо осаждал Ганта и Элизу. Гант мялся, отвечал уклончиво и наконец сказал:
— Поговорите с его матерью.
В отсутствие же посторонних он не скупился на ядовитое презрение и громогласно превозносил достоинства государственных школ, как инкубатора гражданственности. Вся семья пренебрежительно пожимала плечами. Частная школа! Мистер Вандербильт! Это его окончательно погубит!
Что и заставило Элизу задуматься. Снобизм ей был отнюдь не чужд. Мистер Вандербильт? Она ничуть не хуже их всех! Вот они увидят!
— А кто у вас будет учиться? — спросила она. — Вы кого-нибудь уж подыскали?
Леонард упомянул сыновей нескольких видных и богатых людей: доктора Китчена — глаз, ухо, горло, нос; мистера Артура, юрисконсульта большой компании, и местного епископа Рейнера.
Элиза задумалась еще больше. Она вспомнила Петт. Нечего ей задирать нос.
— Сколько вы берете? — спросила она.
Он сказал, что плата за учение составит сто долларов в год. Она надолго поджала губы.
— Хмм! — сказала она наконец и с поддразнивающей улыбкой поглядела на Юджина. — Деньги немалые. Вы же знаете, — добавила она с обычной дрожащей улыбкой, — как говорят негры: мы народ бедный.
Юджин съежился.
— Ну, так как же, сын? — поддразнивая, сказала Элиза. — По-твоему, ты стоишь таких денег?
Мистер Леонард положил сухую ладонь на плечо Юджина, ласково провел ею по его спине
— Этот мальчик их стоит, — сказал он, слегка его покачивая. — Да, сэр!
Юджин с трудом улыбнулся. Элиза продолжала поджимать губы. Она ощутила близкое духовное родство с Леонардом. Они оба умели тянуть время.
— Вот что, — сказала она, потирая широкий красный нос и хитро улыбаясь. — Я когда-то была школьной учительницей. Вы ведь этого не знали? Но я не получала таких денег, какие вы запрашиваете, — добавила она. — Я считала себя счастливой, если получала стол и двадцать долларов в месяц.
— Неужели, миссис Гант? — с большим интересом спросил Леонард. — Ну, сэр! — Он рассеянно и визгливо заржал, встряхивая Юджина все сильнее и сокрушая его руку в жестком пожатии.
— Да, — сказала Элиза, — я помню, как мой отец — это было задолго до твоего рождения, сын, — пояснила она Юджину, — я твоего папашу тогда еще и в глаза не видела… как говорится, ты был тогда еще посудным полотенцем, вывешенным на небесах… и я бы расхохоталась, если бы со мной тогда кто-нибудь заговорил о браке… Ну, так вот (она покачала головой, печально и осуждающе поджав губы), мы тогда были очень бедны, можете мне поверить… Я как раз на днях про это вспоминала — сколько раз у нас в доме не из чего было сготовить следующую еду… Ну, как я уже сказала, твой дедушка (это было адресовано Юджину) пришел домой как-то вечером и сказал: «Вот послушайте! Как по-вашему, кого я видел сегодня…» Я помню его так ясно, словно он сейчас стоит здесь передо мной… у меня было предчувствие (это было с нерешительной улыбкой адресовано Леонарду), не знаю, как вы его назовете, но ведь очень странно, если подумаешь, верно?.. Я как раз кончила помогать тете Джейн накрывать на стол — она приехала из самого графства Янси навестить твою бабушку, — как вдруг меня точно осенило… а заметьте (Леонарду), я ведь в окно не смотрела, но вот так сразу и почувствовала, что он идет… Господи, воскликнула я, он идет… «Да о чем это ты, Элиза?» — спрашивает твоя бабушка… Я помню, она подошла к двери и поглядела на дорогу — а там никого. Он идет, говорю я, вот погодите и увидите. «Кто?» — спрашивает твоя бабушка. Да папа же, говорю я. Он что-то несет на плече… И правда, не успела я договорить, а он идет, как ни в чем не бывало, по дороге, и на плече у него мешок с яблоками… по его походке сразу можно было сказать, что у него какие-то новости… и верно… даже «здравствуйте» не сказал… я помню, он заговорил, еще в дом не войдя. Папа, крикнула я, ты принес яблоки… а это было на другой год после того, как я чуть не умерла от воспаления легких… я с тех пор все харкала кровью… и у меня горлом кровь шла… так я попросила, чтобы он принес мне яблок… Так вот, сэр, мама сказала ему — и вид у нее был очень странный, уж поверьте: «Такой странной вещи я в жизни не слыхивала», — и она рассказала ему, что произошло… А он нахмурился и сказал… Да, я никогда не забуду то, как он это сказал: «Наверное, она меня увидела в окно»… Я-то его не видела, но я как раз думала, что вот я там и иду по дороге… «У меня для тебя новость, — сказал он. — Как ты думаешь, кого я сегодня видел в городе?» Понятия не имею, говорю я. «Да старого профессора Трумэна — он прямо-таки подбежал ко мне в городе и говорит: „Послушайте, где Элиза? У меня есть для нее работа, если она согласится — поехать учительницей на эту зиму в Бивердем!“ Пф, — говорит твой дед. — Она же никогда учительницей не была… а профессор Трумэн засмеялся, прямо вот так, и говорит: „Это неважно, Элиза может сделать все, что захочет“…» Вот так, сэр, все и получилось.
С горькой печалью и грустью Элиза на мгновение умолкла, потеряв нить. Ее белое лицо косым лучом отбрасывало ее жизнь назад через лесные колоннады прожитых лет.
— Да, сэр, — неопределенно сказал мистер Леонард, потирая подбородок. — Ах ты, мошенник! — сказал он, снова встряхнув Юджина и начиная смеяться с нарциссическим удовольствием.
Элиза медленно поджала губы.
— Ну, — сказала она, — пусть поучится у вас годик.
Так она вела дела. Течения в Саргассовом море движутся глубоко под водой.