Взлет и падение "красного Бонапарта". Трагическая судьба маршала Тухачевского
Шрифт:
Снова и снова Сталин повторяет, заклинает: шпионы, невольники рейхсвера.
«Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе, и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле…»
Сталин повторяет снова и снова: шпионы, вербовка, слабые люди, невольники — до такой степени часто, взволнованно, против всякой логики — что, в общем-то, ясно, что именно он хочет скрыть. То, что эти люди не слабые и зависимые, а сильные и самостоятельные, какими они и были на самом деле. И то, что они были не
Об этом говорить было нельзя, даже в узком кругу, — и причина этого крайне проста.
К тому времени по «делу генералов» было арестовано не тринадцать, а 300–400 человек, и аресты все еще продолжались. Если вспомнить речь Ворошилова на Пленуме ЦК — а ведь это было всего три месяца назад! — то можно представить себе шок, испытанный правительством. Точнее, двойной шок: первое — кто эти люди, и второе — сколько их! А самое главное, то, чего они не знали, — сколько заговорщиков еще на свободе и кто они? Почуяв опасность, они могли выступить в любую секунду. А на границе тучи по-прежнему ходили чрезвычайно хмуро.
И если предположить, что основной целью речи Сталина на Военном совете было — предотвратить выступление, то многое становится понятным. Никакая это не политика, — говорит он, — никакая не «военная партия», и вообще это не внутреннее явление, это шпионаж. А шпионская организация, в отличие от «военной партии», «военной оппозиции», не может быть большой. И говорит он так, словно бы дело уже закончено. А значит, новых арестов не будет…
А кроме того, такое обвинение вбивает клин между самими заговорщиками. Одни из них, более честные, чем прочие, для которых планы убийства Сталина мыслились как спасение Родины, должны были с отвращением отшатнуться от шпионов. Другие были бы озадачены, сбиты с толку. Третьи задумались о деньгах, которые арестованные наверняка получали за шпионаж, — и не делились. Нет, это был хороший ход…
Анализируя речь Сталина с этой точки зрения, можно заметить и кого он больше всего опасался. Большой кусок речи он посвятил персоне маршала Блюхера, командира Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии, долго рассказывая, как заговорщики его «топили» и какой он на самом деле хороший, грубо вбивая клин между ним и арестованными. А ведь упорно ходили слухи о его сочувствии правой оппозиции, еще в начале 30-х годов шла информация, что Блюхер — сепаратист и в случае чего пойдет на отделение Дальнего Востока от СССР, да и состояние округа было такое, что слабонервным лучше не изучать.
Можно возразить, что сама «шпионская версия» — о том, что в верхушке Красной Армии сидело столько шпионов, — бредовая, и поверить в нее невозможно ни при каких обстоятельствах. Да, невозможно. Невозможно когда угодно, кроме 1937 года. Потому что меньше чем за год до заседания Военного совета произошло некое событие. А именно, в одной европейской стране практически вся военная верхушка в тесном контакте с германскими и итальянскими фашистами произвела попытку государственного переворота, вызвавшую гражданскую войну. Испанские события были у всех на памяти, у всех на слуху, и нет ничего естественнее, чем сделать вид, что ты поверил в то, что арестованные командармы пытались в СССР повторить то, что было проделано в Испании. Сталин так и говорит: «Хотели из СССР сделать вторую Испанию».
Этим объясняется и непонятное в других обстоятельствах волнение Сталина. Еще бы не волноваться — поверят ли те из присутствующих, которые участвовали в заговоре, тому, что он говорит, или же нет — было делом жизни и смерти.
Этим можно объяснить и тот факт, что суд был скороспелым, так что большинство западных газет тут же заговорили об инсценировке. Не до того, право… Важно было не установить в ходе судебного заседания истину
Июнь 1937 года
4 июня. Определен состав судей для судебного процесса по «делу о военном заговоре». Их имена:
Я. И. Алкснис, командарм 2-го ранга, зам. наркома СССР. начальник военно-воздушных сил РККА;
И. П. Белов, командарм 1-го ранга, командующий войсками Белорусского военного округа;
B. К. Блюхер, маршал, командующий войсками ОКДВА;
C. М. Буденный, маршал, командующий войсками Московского военного округа;
В. И. Горячев, командир 6-го кавалерийского казачьего корпуса из БВО;
П. Е. Дыбенко, командарм 2-го ранга, командующий войсками Ленинградского военного округа;
Н. Д. Каширин, командарм 2-го ранга, командующий войсками Северо-Кавказского военного округа;
Б. М. Шапошников, командарм 1-го ранга, назначенный в мае 1937 года начальником Генштаба.
(Из них четверо вскоре будут расстреляны, Блюхер умрет в тюрьме, [53] Каширин покончит с собой. В живых останутся лишь Буденный и Шапошников.)
5 июня. Отобраны восемь подсудимых для открытого процесса: Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Эйдеман, Фельдман, Примаков и Путна. Индивидуальные уголовно-следственные дела на них объединены в одно групповое дело.
53
Вопреки распространенному мнению, Блюхер не погиб от пыток, а умер от тромбоза во время следствия.
7 июня. Отпечатан окончательный текст обвинительного заключения по делу. Постановлением Президиума ЦИК СССР утверждены запасными членами Верховного суда СССР Буденный, Шапошников, Белов, Каширин и Дыбенко.
7 июня. Предъявлено обвинение Примакову.
8 июня. Предъявлено обвинение Тухачевскому, Якиру, Уборевичу, Корку, Фельдману и Путне по статьям 58–1 «б», 58–3, 58–4, 58–6 и 59–9 Уголовного кодекса РСФСР (измена Родине, шпионаж, террор и т. п.).
9 июня. Прокурор СССР Вышинский и помощник Главного военного прокурора Субоцкий провели в присутствии следователей НКВД короткие допросы арестованных, заверив прокурорскими подписями достоверность показаний, данных арестованными на следствии в НКВД. В архиве Сталина находятся копии этих протоколов допроса. На протоколе допроса Тухачевского имеется надпись: «Т. Сталину. Ежов. 9 VI. 1937 г.»
9 июня. Субоцкий объявил обвиняемым об окончании следствия.
Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова. Некоторые из них использовали эту возможность.
Из письма И. Якира:
«Родной, близкий тов. Сталин. Я смею к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы. Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии, ее руководителей — потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства… Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства… Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».