Взлетная полоса
Шрифт:
Кулешов никогда не спешил отвечать на такие вопросы. Это было не в его правилах -- слишком открыто высказывать готовность или, наоборот, прямо расписываться в беспомощности. В разговоре с начальством, а имея дело с Ачкасовым, он об этом не забывал никогда, предпочитал выражать свои чувства умеренно.
– - Работа может оказаться очень интересной, -- ответил он в своей обычной манере.
– - И сейчас уже она крайне важна. Пойми меня правильно, в самом лучшем смысле она может стать твоей лебединой песней.
– - Я неожиданно тоже почему-то об этом подумал, -- признался Кулешов.
– - Почему неожиданно? Разве мы с тобой вечны?
– - На этот счет не
– - Н-да: Время быстро пролетело!
– - задумался Ачкасов.
– - А впрочем, я вот всю жизнь спешил, часы экономил, считал минуты. И всю жизнь садился, если так можно выразиться, на отходящие поезда. Спешил, а за жизнью не успевал. Теперь думаю: может, один-другой пропустить надо было?
– - И что было бы?
– - пытливо взглянул на Ачкасова Кулешов.
– - Пропустил -- и стал бы жить в другом темпе. Перестал бы следить за временем.
– - Пустое, Владимир Георгиевич, -- простодушно ответил Кулешов, подумав про себя: "Я-то этот маршальский поезд не пропущу. Такие предложения не часто бывают".
– - Не только от вас это зависело. Да и долго ли вы с вашим характером в том, другом, темпе прожили бы?
– - Не знаю:
Машина уже подъезжала к высокому зданию, в котором работал Ачкасов, и Кулешов решил заговорить о делах практических и насущных.
– - Я думаю, через месяц-другой закончим схему нового образца "Совы". Споткнулись, честно говоря, на четвертом узле:
Ачкасов ничего не ответил. Он как будто не слышал, о чем ему говорил Кулешов. Александра Петровича это несколько удивило и насторожило. Все лето Ачкасов торопил его, прямо-таки подстегивал. А теперь вдруг словно воды в рот набрал.
Машина остановилась возле подъезда с массивными дубовыми дверями. Кулешов и Ачкасов вылезли на тротуар.
– - Как только найдем оптимальное решение четвертого узла, я сообщу, -пообещал Кулешов.
– - Хорошо, -- протянул ему руку Ачкасов.
– - Мы обговорим это еще сто раз.
Сказал и ушел. А Кулешов пересел в свою машину и закурил. Такое поведение Ачкасова его не только насторожило, но и озадачило. Он-то рассчитывал, что Ачкасов, как всегда, проявит к "Сове" должное внимание, возможно, даже поинтересуется какими-нибудь подробностями. Тогда и будет самое время рассказать ему о том, какое смелое новаторство предложил Руденко: Но Ачкасов стал словно непробиваемым. Вместо обычных вопросов он вдруг почему-то разговорился сам, разоткровенничался, чего раньше никогда с ним не бывало. А может, лишь его самого вызывал на откровенность? А может, снова проснулось в нем меценатство и он опять решил устроить что-нибудь вроде того, что однажды уже устроил на обсуждении результатов испытания "Совы"? Но нет, вроде бы этого быть не должно. Все поправки к проекту согласованы. И новый образец будет выполнен строго по заданным нормам. "Ладно. Чего я так разволновался? Мало ли что у него на $ch%? Время, возраст -- не вода. Стороной, как камень, никого не обтекут. Да и сколько над ним тоже всяких инстанций! Пройдет неделя- другая -- и станет ясно, что за чем кроется, -- решил в конце концов Кулешов. И, уже поднимаясь к себе в кабинет, подумал о предстоящей новой работе. И хотя он еще не знал, как к ней приступиться, одно было ему уже совершенно ясно: что бы там ни разработали и ни предложили специалисты ВВС, за ним, за его КБ, должно остаться последнее слово. Ачкасов мог оказаться провидцем: может, и впрямь этой работе суждено стать его лебединой песней:
Глава 28
Кольцову нравились учения. Он даже любил их. Как и все, выматывался на учениях,
На исходе вторых суток, когда рота заправлялась топливом, к Кольцову подошел старшина Доля и протянул письмо. На конверте стояли штампы: "Заказное", "Авиа". "Кому это так не терпится?" -- подумал Кольцов. Почерк отправителя, однако, был незнаком. Кольцов взглянул на обратный адрес. И тоже ничего не понял. И вдруг его осенило: "Да это же квартира Кулешова! От Юли!" Сердце у него взволнованно забилось. Он хотел было вскрыть конверт и тут же прочитать письмо. Но так же быстро передумал, сунул конверт в карман и, стараясь не выдавать волнения, спросил старшину:
– - Давно пришло?
– - Только что заправщик привез.
– - Я хотел напомнить тебе, Иван Семенович, -- сменил тему разговора Кольцов, -- что, когда вчера второй взвод перетаскивал через болото машины и ребята возились с тросами, у кого-нибудь наверняка промокли ноги. Но сами солдаты в этом ввек не признаются. Так ты проверь:
– - Напрасно беспокоитесь. Две пары сапог еще утром заменил, -- поджав губы, с обидой доложил старшина.
– - Это ж надо ухитриться: так грязи было по щиколотку, а они через голенища ее начерпали... Нарочно, что ли?
– - Старались:
– - То-то и видно. А сапоги я потом специально в воде проверял. Как паяные, хоть бы каплю где пропустили.
– - Хорошо, -- одобрил действия Доли Кольцов.
– - Проследи, чтобы при заправке второпях чего-нибудь не оставили на дороге. Бывает:
Доля козырнул и побежал к роте. А Кольцов, оставшись один, с нетерпением вытащил письмо из кармана.
"Сергей Дмитриевич" -- писала Юля.
– - Мне очень жаль, что я опоздала к отходу поезда и не смогла проводить вас. Мне кажется, что вы уехали обиженным. И я, поверьте, расстроена этим. Конечно, я не имела права отпускать вас, не сказав несколько теплых слов. Но вы настоящий мужчина и простите меня. По крайней мере, мне этого очень хочется:"
Далее Юля писала о себе. Она здорова, хотя и устала. Год выдался напряженным. Было бы неплохо в конце концов уехать отдохнуть. Но a(bc f(o складывается так, что, пока не будет закончена работа, об отпуске можно только мечтать. В связи с этим настроение у нее не ахти какое бодрое и даже выглядит она не очень хорошо. Не так уж, конечно, чтобы плохо. Но и совсем не так, как, допустим, летом или даже тогда, когда они ходили в театр.
Дочитав до этого места, Кольцов невольно улыбнулся. Юля раньше никогда не была так с ним откровенна. А он никак не мог представить себе, как это Юля может выглядеть неважно.