Взмах чёрного крыла
Шрифт:
Коря себя за сердобольность и мягкотелость, встала опять на колени. Мысленно я понимала, что слишком расчувствовалась от неожиданных слов. Любимой меня только мама называла, а тут… Мало ли, что он имел в виду, после «любимая» можно добавить что угодно, даже «рабыня» и то звучит.
Настроив себя на боевой лад, я приступила к лечению, а чтобы отвлечься и не обращать внимания на насмешливый взгляд Гетера, вернулась мыслями к Тарену. Его судьба меня беспокоила. Ну куда он мог деться? Сколько я отсутствовала? Полчаса? Нет, наверное, больше. Час?
— О чём думаешь? — тихо спросил Ликард, которого
— Тарен куда-то пропал, — призналась я, оглядываясь на окно в надежде вдруг увидеть паренька с синими волосами.
Камин тихо потрескивал поленьями, тепло от него расходилось по дому, согревая меня. А может, в жар меня бросало от близости моего персонального искусителя, одного взгляда на которого было достаточно, чтобы сердце забилось сильнее. Мои пальцы дрожали, я испытывала странную неловкость от того, что чувствовала кожу мужчины. А под второй ладонью ощущалось биение его сердца, которое так же, как и моё, было учащённым. Я пыталась одёрнуть себя, слишком в неправильном ключе я всё воспринимала, позволяя себе мечтать о том, чему, возможно, и не суждено сбыться. А всего одно лишь слово. Любимая. Какой смысл он вкладывал в него? Я ведь прекрасно понимаю, что женщины живут чувствами, а мужчины головой, а советник и вовсе никогда ничего не говорит, не выверив все возможные реакции на свои слова.
Гетер прикрыл глаза и не ответил, но, видимо, о чём-то задумался, а меня как прорвало.
— Тарен сказал, что если его здесь кто-нибудь увидит, то он будет казнён как изменник. Возможно, ушёл, когда я переместилась к повстанцам. А его бы правда казнили, если бы поймали?
— Милая, меня приговорили к казни за то, что первый советник и твой брат обвинили меня в предательстве без предоставления доказательств. Они утверждали, что твоё появление здесь не что иное, как измена, что я заговорщик, который хочет оспорить его право на престол.
— Но разве это не правда? — осторожно спросила, не понимая сути его претензии. Ведь так всё и выходило на проверку.
— Я не заговорщик, я пытался примирить две стороны. А про нашу судьбоносную встречу ты и так всё знаешь, мой птенчик, — ласково шепнул Гетер, улыбаясь уголками губ.
— Не понимаю я ваших нравов, — разочарованно заявила. Опять ушёл от ответа. И я до сих пор не понимаю его мотивов и поступков. — При чём тут я? И, Гетер, я не верю, что я угроза Мину. Император же не может всерьёз предполагать, что я займу место брата на троне? Мне это не нужно. У меня совершенно другие планы.
— Тина, какая же ты наивная и добрая, — тихо шепнул Ликард с закрытыми глазами. Затем вдруг улыбнулся, открыл глаза, оглядывая комнату, и сделал загадочное заявление:
— Судя по тому, что я вижу, твой брат прав в своих опасениях.
Я тоже огляделась, но ничего необычного не увидела. Всё тот же рабочий стол, те же шкафы с книгами, те же занавески с весёлой расцветкой, камин, отбрасывающий отблески весело пляшущих языков пламени на цветастый коврик, на котором я стояла возле разлёгшегося на диване тенгарца.
— Объясни, — потребовала, когда заклинание развеялось, а сам черноокий интриган смог сесть, откинувшись на подушки.
Мужчина обвёл рукой комнату, задержал взгляд на камине, затем
— Императорский храм тебя принял, Тина. А значит, ты имеешь право занять место своего отца, свергнув его, так как духи прародителя на твоей стороне.
Страх цепкими когтями вцепился в душу, проникая в неё. Я поняла, что влипла в очередную неприятность.
— Да о чём ты? — не выдержала я. — Я устала отгадывать твои загадки. Ты можешь сказать прямо, что происходит? Ты же знаешь, что я не претендую на трон!
Даже не заметила, как я перешла на крик, но отчего-то, глядя на усмешку Гетера, на весёлые искры в его раскосых глазах, чувствовала страх. Словно я опять угодила в искусно расставленную ловушку. Он в очередной раз весьма тонко заставил меня делать то, чего я не хотела. Защитный огонь полыхнул, отгораживая меня от Гетера. Я стала отступать назад, готовая разрыдаться. Только не снова. Что опять он задумал?
— Тина, не переживай, я во всём разберусь сам. Успокойся, — мягко попросил он, обмякнув разом на диване, как будто силы покинули его. Страх тут же схлынул, а огонь погас. За себя я уже не беспокоилась, а вот состояние Ликарда тревожило.
— Гетер, что с тобой?
Я готова была себя пинать за то, что так быстро сдулась. Нужно быть сильнее, нельзя сразу бросаться к нему, словно он умирает. В итоге я угодила в объятия этого притворщика, который задорно рассмеялся своей глупой, но удавшейся шутке.
— Отпусти! — приказала ему, пытаясь вырваться, отталкиваясь руками. Гетер тут же зашипел, скривился, зажмурившись.
— Потише, Тина, у меня ещё ребра не срослись, — просипел он, судорожно дыша, словно каждый вздох причинял ему адскую боль.
Я перестала давить на его грудь ладонями и замерла, обиженно глядя на совершенно бессовестного брюнета.
— Ну не злись, — попросил он ласково, забыв, как недавно приказывал, пользуясь силой господина над наложницей. — Я, честно, разберусь сам.
Он провёл по моим волосам испачканными, не отмытыми от кровавой корки руками, чем смутил меня — ведь это я, поддавшись эмоциям, не доделала до конца свою работу и не смыла с него тюремную грязь. Не злиться у меня не получалось, так как он пользовался запрещёнными приёмами, а я не могла ему причинять боль свыше того, что он уже испытал, как оказывается, из-за меня. Но с другой стороны, он сам виноват в своих бедах.
Я, прикрыв глаза, наслаждалась лёгкой лаской мужчины, пыталась не поддаваться на его провокации и стать серьёзной. Нужно было обуздать гормоны, которые решили свести меня с ума. Я давно стала смотреть на Гетера исключительно как на мужчину, с которым у меня слишком много интимных тайн и секретов. Он не раз заставлял моё тело таять, сердце трепетать, а душу надеяться на светлые чувства. Но, взглянув в чёрные тёплые глаза, поняла, что пора очнуться от этого наваждения, пора начать думать головой. Он расчётливый мужчина, опытнее и взрослее меня в несколько раз, и у него было много женщин до меня. Именно эта ревность, что я не единственная, и придала силы не таять в его руках, а здраво смотреть на вещи. Он считает меня своей собственностью, может, даже вещью, пусть и любимой, но игрушкой, не равной, не достойной женщиной, иначе бы и отношения строил иначе.