Взорвать прошлое! «Попаданец» ошибается один раз
Шрифт:
«Поморщив мозг», я спросил:
— Что, думаете, они там, в Москве, «убийц Гиммлера» испугаются?
— Ну, не до усрачки, конечно, но опасаться будут, особенно если часть из них на свободе останется.
— И кому на ту сторону идти?
— Тебе, Шуре и Доку.
— С Бродягой ясно, а почему я и Серега?
— Ты из нас самый в здешних реалиях подкованный, это, считай, сам по себе ценный подарок товарищу Сталину, а Док — врач. Один короткий, как его? Кон…
— Консилиум?
— Верно! Так вот, один консилиум с местными светилами — и половина доказухи, что мы не дезертиры и не шпионы, будет на руках.
— А что сам Док говорит?
— Он согласен. Впрочем, это как раз он сам идею подкинул. Сказал, есть кое-какие идейки, которые
— Получается, мы наступление по трем направлениям проводить будем… — констатировал я. — Шура будет рассказывать подробности про «наши» тайны, Док врачей «лечить» будет, а мне про вражину немецкую сказки рассказывать, так?
— Все верно, только направлений не три будет. Ты нас не учел. От меня «посылочка» персонально Судоплатову и его орлам будет. Документов трофейных у нас два «сидора» уже набралось… Ну и вообще…
— М-да… «Подруга подкинула проблем»…
— Точно! Еще и песен им там споешь, — широко улыбнулся Саша.
— Ага, в комнате с очень мягкими стенами… — буркнул я в ответ, поскольку его оптимизма совершенно не разделял. — А через пятьдесят лет прогрессивно-демократические историки напишут трогательную до слез историю про гениального поэта, замученного «кровавым режимом».
Командир улыбнулся:
— А что, хорошая тема! А я мемуары напишу, если что. «Мои встречи с поэтом Окуневым». Звучит?
— Нет, если честно. А мемуары… Давай сейчас об этом не будем! Примета плохая.
— Давай, — покладисто ответил Александр. — И не переживай, время на раздумья у тебя еще есть.
Люк с Тотеном вернулись примерно через полчаса, в соответствии со вселенским законом подлости именно в тот момент, когда Емельян озаботился кормлением личного состава.
Вернее сказать, когда дошла моя очередь перекусить. Ели-то мы посменно — трое сторожат, трое питаются, а командир, Бродяга и Казачина в оперативном резерве.
Разносолов, естественно, никто не предлагал, но еда была вполне вкусной и уж точно — питательной. Пяток вареных картофелин, краюха пшеничного хлеба и половина копченого леща на брата — для нашей ситуации просто царская трапеза. За прошедшие дни даже бывшие военнопленные немного отъелись и перестали выделяться на фоне наших пусть и осунувшихся, но тем не менее упитанных физиономий.
Полностью объем усилий, прилагаемых нашим зампотылом [62] и начпродом [63] в одном лице для обеспечения отряда едой, представлял, пожалуй, только командир. За прошедший месяц я лично принимал участие как минимум в двух «спецоперациях». Оба раза мы проводили закупку еды у населения. И оба раза мы изображали «оголодавших» немцев. Хорошо еще, что с марками, как имперскими, [64] так и оккупационными, у нас проблем не было. Как пошутил Люк: «Клиент все больше денежный идет». Селяне продавали продукты охотно, а как-то я чуть не расхохотался в голос, услышав, как одна баба звала соседку принять участие в «спекуляции»: «Тонька, иди быстрее, эти не грабють!» Емельян во время этих экспедиций изображал переводчика-коллаборациониста и торговался со знанием дела.
62
Заместитель командира части по тылу и снабжению.
63
Начальник продовольственной службы.
64
Рейхсмарка — денежная единица Веймарской республики, Третьего рейха и послевоенной Германии с 1924 по 1948 год.
Рейхсмарка была введена 30 августа 1924 года. Она заменила бумажную марку (Papiermark), которая
Хождение имперской марки на оккупированных территориях не допускалось, вместо этого были выпущены суррогатные денежные средства — оккупационные марки.
На всей оккупированной территории СССР в обращении были купюры единой военной эмиссии, выпускаемые Германией для всей оккупированной Европы, — выпуски Reichskreditkassen (Имперские кредитные кассы). Германия использовала билеты Имперских кредитных касс как «деньги вторжения», т. е. они выдавались непосредственно войсковым организациям для расчетов с местным населением. После оккупации военные деньги могли заменяться местной валютой, при этом военная валюта официально сохраняла платежную силу. Как и во многих оккупированных странах Европы, так и на захваченной территории СССР немецкие власти сохранили за национальной валютой — советским рублем — силу законного платежного средства наравне с оккупационными марками. 1 марка приравнивалась к 10 рублям, т. е. 1 марка была равна 1 червонцу.
До войны курс составлял 2 рубля 12 копеек за имперскую рейхсмарку, а принудительный курс обмена установили 10 рублей, правда, уже за марку оккупационную.
Торопливо засунув в рот бутерброд и отхлебнув из фляги водички, я, жуя, направился к «эмке», где собрался командный состав.
— …шухер небольшой есть, но не особо, — Люк уже начал свой доклад. — Посты усилены — на въезде в город сразу пятеро дармоедов околачиваются, но всей серьезности ситуации они пока не просекли. Нас тормознули, но потом разглядели, что мы из СД, — Саша демонстративно похлопал себя по рукаву, — просто отмахнули, даже в бумаги не посмотрев.
— Понятно… — задумчиво пробормотал Фермер, внимательно разглядывая карту-«километровку», расстеленную на капоте легковушки. — А ты, Алик, ничего интересного не услышал?
— Краем уха слышал, что солдат телефонным звонком по тревоге подняли, а кого конкретно ловить, не объяснили. Но местных трясут изрядно. Хоть пешего, хоть конного.
— Это есть, — подтвердил информацию Люк. — Даже тех, кто аусвайсы предъявляет, в местную комендатуру волокут.
Фермер побарабанил пальцами по капоту:
— А как вы думаете, мужики, охотно немцы от подозрительных лиц избавятся?
Минская область, поселок Валерьяны
14 августа 1941 года. 20.07
Освальд украдкой плеснул из небольшой металлической фляжки в стоящую перед ним кружку с кофе несколько глотков коньяка.
«Настоящий, французский. Пока еще осталось немного», — подумал он, отхлебнув. Он давно заметил, что после десятой чашки кофе перестает его бодрить, а вот если обмануть организм и немного выпить, то напряжение отступает и бодрость возвращается.
Он только что закончил ругаться по телефону с капитаном из службы тыла девятой армии, которому позарез надо было доставить какой-то груз в Минск. Армеец кричал в трубку что-то про дело государственной важности и даже грозил какими-то карами, но разрешение на проводку колонны так и не получил. Разговор закончился тем, что Бойке ледяным тоном бросил в трубку: «Государственность и важность любого дела в данном районе определяю сейчас я!»
«Еще один такой звонок, и вы сами будете разговаривать с ними, бригадефюрер! — Освальд бросил злой взгляд в спину Небе, стоявшего, словно истукан, у окна. — Подумать только, превратил офицера Службы безопасности в телефонную барышню и в ус не дует!»
На самом деле в глубине души унтерштурмфюрер понимал, что с профессионализмом старых «сыскных псов» мало кто может сравниться, а удача, улыбнувшаяся ему там, у исковерканной машины рейхсфюрера, — не больше чем удача, которая, как известно, благоволит новичкам.