Взрослые игры
Шрифт:
Когда Бенджамин исчез, мистер Самнер улыбнулся Кейт.
– Вы без сомнения замечательная молодая женщина, если находитесь здесь после всего того, что с вами случилось.
– Нет, не так чтоб очень. – Кейт пожала плечами. – Трагические вещи случаются. И ничего нельзя исправить. – И сколько людей через это проходит. – Вы не представляете, как много преданных своему делу учителей, воспитателей и социальных работников поддерживали меня, помогали учиться, и вот я здесь.
Оливия обернулась к окну, к теням пешеходов снаружи. Это прозвучало… как бы это сказать – несколько заучено? Но опять же Оливия и представить себе не могла, сколько раз Кейт была вынуждена пересказывать эту историю. Ее восхищение подругой росло.
– Видите ли, сэр, я всегда зависела от доброты незнакомцев.
Отец Оливии отсалютовал бокалом.
– Теннесси Уильямс.
– «Трамвай „Желание”». [8] – Кейт улыбнулась.
Оливия откинулась на спинку стула. Они понравились друг другу. Слава богу.
Оставив в стороне трагическую тему, все трое переключились на истории мистера Самнера о нескольких последних неделях его работы
8
Одна из самых известных пьес американского драматурга Теннеси Уильямса (1911–1983).
– Они что, еще хуже, чем в прошлом году? – спросил отец Оливии.
– Дети! – ответили они обе одновременно и чокнулись бокалами.
Когда пришло время десерта, Кейт отлучилась в дамскую комнату. Оливия наблюдала, как та изящно огибает столики, стулья и расслабившихся гостей, позволивших себе пару лишних бокалов.
Мистер Самнер открыл меню и вздохнул.
– Полагаю, я закажу один десерт для вас двоих? Оливия накрыла его руку ладонью.
– Говорила я тебе? Она потрясающая, правда? Он положил свою ладонь сверху.
– Да, ты говорила, детка. Ты была права, она очаровательна. – Мистер Самнер снова бросил взгляд на меню. – Я возьму немного портвейна, а вам, полагаю, надо заказать сметанный пирог с ревенем, верно?
– Совершенно верно, – согласилась Оливия. – Мы с Кейт обе его обожаем, как и двойной эспрессо.
– Хм, да. – Он улыбнулся дочери. – Одного поля ягоды. Редкое совпадение. Но я рад, что вы нашли друг друга.
– О, я тоже, пап. Ты даже не представляешь, насколько.
12 октября, понедельник
Кейт
В Чайна-таун мне пришлось возвращаться пешком. Я только что выбросила четыре доллара тридцать пять центов на двойной эспрессо, зайдя с девочками в «Старбакс», и денег на метро не хватило. Несколько дней я намекала Оливии на то, что мы должны сформировать свою клику. Когда это не сработало, пришлось упомянуть, что администрация школы отслеживает мое «здоровое социальное взаимодействие». Это заинтересовало Оливию, но не сподвигло на конкретные действия. Наконец мне пришлось объяснить, как нужен мне для поступления в Йель комитет индивидуального продвижения учащихся. Это сработало. Но попотеть мне пришлось сильнее, чем обычно.
По крайней мере встреча в «Старбаксе» прошла нормально. Оливия позвала Серену Шоу, Морган Сингер и Клэр Ву. По ее словам, это были самые не обидчивые и не инфантильные представительницы старших классов. Все время встречи мы говорили о том, как крут Марк Редкин. Хотя ладно, пара минут была посвящена комитету индивидуального продвижения, но остальное свелось к тому, кто видел Марка, когда и где, и что на нем было надето. Вся школа сходила по нему с ума.
– О, это как в фильме, который я смотрела по TCM [9] прошлым летом. «Обманутый».
9
Turner Classic Movies (TCM) – американский кабельный телеканал, по которому демонстрируются в основном классика кинематографа США. Упоминается кинолента The Beguiled (1971).
– Да, я однажды видела кусок оттуда, – немедленно закивала Морган. Морган и Клэр были лучшими подругами. Серена почти ни с кем не общалась близко, но с тех пор, как ее отец приобрел едва не половину Лондона, она стала очень популярна. Так же как и ее странный акцент.
– Это про солдата, раненного в гражданской войне, который отсиживается в женской школе-интернате в Луизиане, и все сходят от него с ума. Его играет Клинт Иствуд.
– Фу! – Оливия поморщилась.
– Нет, нет, нет! – в один голос запротестовали обе девушки. – Это Клинт Иствуд, каким он был, ну, наверное, лет пятьдесят назад. Дамы, он был бесподобен!
Мы только притирались друг к другу, всё еще были настороже, но двигались в правильном направлении. Это было хорошо, очень хорошо. Но, шагая по Паркавеню к Чайна-тауну, я вдруг задумалась. И ничего хорошего в этом не было. Мысли мои кружили вокруг того, что я по-прежнему живу в канаве, что мои ногти все так же ломаются, когда я разгружаю овощи, что госпожа Чень по-прежнему не поддается моему обаянию. Последнее бесило меня сильнее, чем должно было. Какая разница, любит она меня или нет? Вот только разница была. Я пыталась убедить себя, что дело в культурных различиях, но, черт возьми, она расцветала всякий раз при виде мальчишки из булочной. Парень всегда носил темные джинсы и черную футболку, будто явился из девяностых. Это по-настоящему беспокоило меня. Он салютовал ей всякий раз, как прохаживался с важным видом по рынку, а она улыбалась и махала ему в ответ. И тогда я допустила ошибку, спросив ее, кто это, а она просто проворчала «Булочная».
Этот парень из булочной меня раздражал. Проклятье, меня раздражала вся ситуация.
Думать хорошо, когда ты обдумываешь план, но думать ради самого процесса – ошибка. Будто вязнешь в горячем битуме. К тому моменту, как я добралась до Юнион-сквер, мне нужно было ненадолго присесть. Я зациклилась на одной мысли. Когда я зацикливаюсь на одной мысли, я глупею и начинаю давиться воспоминаниями. Как в тот день, когда я похоронила поздравительную открытку в парке.
Мы с мамой жили над круглосуточным магазином электроники и хозтоваров, который не работал по воскресеньям, понедельникам и вторникам. Из всех наших квартир эта была моей любимой. Большинство квартир над магазинами действительно неплохи, хотя со стороны об этом никогда не скажешь.
Я еще не успела вытащить ключ из двери, как в коридор вышла мама. Почему она была дома так рано?
– Кейт, дорогая?
Я не могла разглядеть выражения ее лица в неярком свете лампы, но видела, что она все еще была в своей белой униформе зубного техника.
– Привет, ма. Ты чего так рано?
– У меня чудесные новости, дорогая.
Она говорила этим тонким, словно китайский фарфор, голосом – высоким и дрожащим.
На кухне что-то упало, послышался шум возни. Я шагнула к маме. Сердце сжалось.
– Да, ты верно догадалась, дорогая. – Ее глаза распахнулись, но тон не изменился. – Твой отец дома. Идем в гостиную.
– Папа? Он нашел нас?
Мама сграбастала меня за руку и прошептала одними губами:
– Он немного пьян.
Вся левая сторона ее лица была розовой и шла пятнами.
«Немного пьян» – это было плохо. «Очень пьян» – гораздо лучше, потому что в этом случае он промахивался два раза из трех. А лучше всего – «пьян в стельку».
Отец ввалился в прихожую.
– Прости, дорогая, – зашептала мама, – я слишком много ему рассказала. – Она произнесла это так быстро и тихо, что я не была уверена, все ли я расслышала.
– Кэти! Ты посмотри, а? – Он почти не шатался. Просто «немного пьян».
– Как тут моя деточка, а? Обними старика.
Он притянул меня к себе. Я чувствовала запах сигарет и даже его пота. Темный, густой запах ржи и кока-колы, заставивший меня задохнуться.
Мой отец начал хихикать.
– Я приехал на большое воскресное празднование Дня отца в Сент-Реймонде. Чё скажешь? – Мой желудок наполнился ледяными кубиками. – Твой папочка ждет не дождется встречи с твоими новыми друзьями и новой учительницей, – невнятно пробормотал он. – На этот раз – настоящая монашка?
– Стивен, не надо.
– Сестра Рози или как-то так, верно?
Он сжал меня сильнее.
– Стивен, пожалуйста.
Я решила не дышать. Вот так я и умру. Задохнусь. Интересно, как скоро я умру?
Он снова захихикал, только на этот раз звук вышел булькающим.
– Сё нрмально, сладкие щечки. Твоя мама рассказала мне про всю эту вашу аферу. – Он отпустил меня, потом одумался и ухватил сзади за волосы. – Так я умер, да?
Она сказала ему? Нет, мама, только не это.
– Стивен! – Ее лицо уже начало опухать.
Он потянулся к тумбочке и взял стакан левой рукой, все так же удерживая мои волосы правой.
– Ты, маленькая мошенница. – Он дергал мою голову из стороны в сторону. – На двух стульях усидеть хочешь? Эта твоя благочестивая монашка тебя жалеет, а одноклассницы ничего не знают. Так что даже если меня и увидят с тобой, никто не подумает, что я твой отец.
Он отхлебнул своего пойла.
– Чертовски умно. – Запах ржи и кока-колы сочился из каждой его поры. – Моя порода. – Он дернул мою голову назад. Мой отец был очень высок.
– Ай, папа. Ай!
Он посмотрел на меня сверху вниз.
– Я горжусь тобой, дорогуша. Десять лет, а уже врешь монашке. Вот это яйца!
– Нет, я не вру… – Я подняла взгляд. – Это как особый секрет или…
– Ты хочешь сказать «ложь», Кэти. Ты моя. Не говори только, что не кайфовала, когда она купилась на это.
О боже.
– Яблоко от яблоньки недалеко падает. Ты вся в меня, вся.
В него? Нет! Я не такая. Он все извратил. Я просто не хотела, чтобы сестра Роуз знала о нем, об этом. Это плохо, когда все знают. И может быть, я поступила умно, убедив ее хранить «наш секрет» от всего класса, просто на всякий случай. Но это было не все. Я смутно помнила, как именно зарождался мой секрет. Подробности кружились, словно меловая пыль в классе. Может быть, я думала… может быть, я верила, что, если скажу сестре, будто папа умер… то Бог как-нибудь сделает это правдой.
Я хотела, чтобы он умер. Я была хуже него.
Я просидела на скамейке несколько часов, признавая эту правду. Потом встала и пошла в Чайна-таун.
15 октября, четверг
Оливия
Неяркое послеполуденное небо было словно покрыто синяками – последствия жестокой дневной бури. Отцовский рейс, дважды отложенный, теперь перенесли на 19:15. Оливия отлепилась от окна и повернулась к потрепанному отцовскому портфелю фирмы «Данхилл» и сумке, которые застыли в коридоре как часовые. Она слышала последние наставления отца Анке, – бормотание напоминало ей шум прибоя. Однако их голоса доносились будто издалека, и она не могла разобрать ни слова. Оливия была спокойна. Она выпила двойную дозу ативана.