Взрослые сказки
Шрифт:
Впрочем, на этом чудеса закончились — девушка снова не произнесла ни слова, лишь молча кивнула в знак приветствия, заставив меня почувствовать себя нежеланным собеседником и, что случалось со мной редко, ощутить некоторую неловкость. Видимо, стоит попытать удачу в другом месте, незнакомка, возможно, немая.
— Я хотел лишь спросить, не видели ли вы где-то здесь золотого кольца? Я потерял его вчера.
Как я и предполагал, девушка лишь отрицательно мотнула головой.
— Тогда простите, что отвлек, Бог в помощь, — уже еле скрывая досаду буркнул я и отвернулся, собираясь направиться к виднеющимся на той стороне дороги серым домикам.
— Бог не поможет, а вы бы могли, — послышался сзади красивый глубокий голос, и я ошарашено застыл на месте.
Подавив первый невежливый порыв воскликнуть "Вы умеете говорить!", я вновь обернулся к девушке, теперь пристально смотревшей на меня и чуть улыбавшейся. Если что-то все же заставило ее раскрыть рот, то теперь надо действовать с умом не и задавать больше вопросов, на которые можно ответить простым движением головы или жестом.
— Конечно, я с радостью помогу вам, — начал я. — Что я должен делать, …?
Пауза в конце фразы предполагала, что девушка может назвать свое имя, на что я не особо надеялся.
— Рита. То же, что делала я — собирать урожай, — жестом умелой хозяйки повернув в руке нож, она протянула его мне рукояткой вперед. — А ваше имя?
— Ланс.
Она кивнула и стала смотреть, как я работаю. Должен признаться, со стороны тыквы выглядели куда более легкими, чем были на самом деле, уже через пятнадцать минут, несмотря на прохладный воздух, мне стало жарко, на лбу выступил пот, противно заныла спина. Тем не менее, мои труды были вознаграждены разговором.
— А почему ваши сестры не помогают вам? — поинтересовался я, в очередной раз чуть не порезавшись, перепиливая сухой хвостик.
— У них другие дела, — пожала плечами девушка. — Сегодня моя очередь работать в огороде.
Она хитрила — очередь явно перешла ко мне, Рита же просто стояла, сложив руки на груди, чуть опираясь на край тачки, и наблюдала, как я мучаюсь.
Мы поговорили еще немного — вопреки расхожему мнению, что большинство людей, особенно девушки, любят рассказывать о себе, рыжая жительница церкви (как бы странно это не звучало, они с сестрами действительно в ней жили) крайне неохотно делилась информацией о своей персоне. Об остальных обитателях деревни она могла сказать еще меньше, так как видела их лишь мельком, когда обменивала продукты.
— А сказки? Врач рассказывал вам сказки? — теперь мне было трудно произносить многословные фразы.
Рита улыбнулась шире, я уже заметил, что зубы у нее никакие не мелкие и не острые, а самые обычные, ровные и белые. Странно, что при первой встрече мне так показалось.
— Мы тут работаем с малолетства, как-то не до сказок. Читаем Святое писание.
— Ни разу?
— Ну, возможно, в самом раннем детстве… я не помню.
Я уже прекрасно понял, что Рита врет, не желая рассказывать об этом, и мне стало немного стыдно, что я толкаю жительницу церкви на подобное. Видимо, причины действительно были серьезные.
— Значит, ты не знаешь историю усадьбы? — Я сам не заметил, как мы перешли на "ты", она, кажется, тоже.
Рита пристально посмотрела на меня и пожала плечами.
— А что там за история? Мне нет дела до жизни знати. Давай уже заканчивать, вечер близится, да и тыкв пока хватит.
Я наконец смог разогнуться, держась за спину не хуже Дамиана сегодня, и посмотрел на небо, почти полностью затянутое тучами, скрывавшими положение солнца. Время пробежало незаметно, и мне уже, наверное, пора было возвращаться к врачу.
— Спасибо за помощь, — Рита взялась за ручки нагруженной доверху тачки.
— Давай я довезу до церкви! — поспешил предложить я, но девушка отрицательно мотнула головой.
— Не надо, сестрам лучше не знать, что ты мне помог. Прощай.
Она привычным движением и, кажется без особого труда, приподняла тачку и покатила ее к ступенькам, а я спешно направился к домику Дамиана, подгоняемый нешуточным голодом, разыгравшимся после физического труда.
Там все уже выглядело как в первый мой визит, вещи были убраны в дом, двор приведен в порядок. Врач, как всегда, первым делом отправил меня мыть руки, и я с удовольствием ополоснул лицо
Ужин был сытный и, наверное, вкусный, но я ел больше для того, чтобы заглушить голод, думая о словах Риты. Было бы злой насмешкой рассказывать девушкам в церкви сказку про хозяев усадьбы, поэтому нет ничего удивительного, что она не знала ее. Но почему в ее реплике промелькнуло это старое слово, "знать"? Ведь там давно никто не жил. Что-то не складывалось, и я решил проверить все сам — после сказки поблагодарить Дамиана, сказать, что отправляюсь спать в дом, который уже скоро буду называть своим, а потом…
— Не передумали? — голос Дамиана вывел меня из задумчивости, и я невольно вздрогнул, после пару секунд осмысливая его вопрос.
— А, сказка. Нет, конечно же нет, я хочу собрать как можно больше.
Окончательно сосредоточившись на том, что я сейчас узнаю, я сел поудобнее, приготовившись слушать и отогнав на время другие мысли.
Врач пожал плечами и приступил к привычному ритуалу раскуривания трубки, а потом неспеша начал рассказ.
Уже через месяц после смерти мужа у Эдит вырисовался круглый животик. У нее уже был сын, и они всегда хотели второго ребенка, но теперь это счастье сулило ей лишь большие проблемы — ведь трудно женщине одной прокормить двух детей. Она разрешилась от беременности темной осенней ночью, когда положенный срок еще не пришел, и повитуха сразу сказала, что дитя вряд ли протянет хотя бы сутки — таким маленьким и слабым был ее младший сын, слишком хрупким, с неестественно узкой головой. В нашей деревне никто не выхаживает ни детей, ни животных, заведомо обреченных на гибель, никто не продлевает их мучения. Однако Эдит умоляла позволить ей побыть с ребенком этот день, проститься с ним, как с последним напоминанием о муже — и ей позволили. Когда к ней пришли на следующий вечер, женщина все еще лежала в кровати, а старший сын указал место во дворе, где он, по велению матери, закопал уже холодный сверток. Больше Эдит никто не беспокоил.
Прошло время, и никто бы не стал судить, если бы она нашла себе нового мужа и опору семье. Однако Эдит наоборот стала замкнутой, хмурой и нелюдимой. Она больше не пускала на порог ни родственников, ни подруг, она прикрикивала и гнала вон идущих мимо ее дома людей, будто ревностно оберегая тишину и все большее запустение на своем участке. Многие говорили, что сильная любовь к мужу и горе двойной потери свели ее с ума — и это тоже никого не удивляло.
Пока женщина пыталась забыться в тишине, ее старший сын подрастал и как-то незаметно из ребенка превратился в юношу, а потом и в молодого мужчину. Он всегда безропотно слушался мать, но сердцу (или законам природы, как угодно) не прикажешь, и настал тот день, когда он привел в дом молодую жену. Дома в деревне всегда переходили по наследству, молодежь часто жила со стариками, чтобы заботиться о них так же, как они заботились о них в детстве, так что ничего необычного в этом не было. Девушка, приходя в чужой дом, понимала, что теперь ей придется слушаться новых правил, безропотно исполнять указания новых родственников, но она и представить не могла, какими странными окажутся они. Эдит требовала от нее полнейшей тишины, она строго-настрого запрещала ей петь за работой, разговаривать в полный голос, а за упавшую на пол швабру готова была просто поколотить. Девушка, вынужденная целый день оставаться в этих гнетущих условиях, каждый вечер с нетерпением ждала мужа с работы, чтобы иметь возможность хоть ненадолго покинуть с ним этот дом.