Взрыв в бухте Тихой
Шрифт:
Сильнее запели моторы, нос катера еще выше поднимается над водой, еще дальше разлетаются вспененные усы.
— Правый аппарат — товсь!
И сразу же:
— Пли!
— Толчок — и длинное блестящее тело торпеды исчезает в воде. Снова звучит команда:
— Левый аппарат — товсь!
— Пли!
Исчезает и вторая торпеда. Проходит несколько секунд, и вот на фалах мишени взлетают флаги — попадание!
Катер разворачивается и снова стреляет, теперь залпом. И снова попадание.
— Отлично работают приборы! — слышится голос Рыбакова.
Доволен и Шорохов, хотя сейчас он просто пассажир, пассивный зритель. Правда, перед выходом в
Ноль тридцать шестой заглушил моторы. В торпедную атаку один за другим стали выходить остальные катера. И почти каждый раз на фалах мишени взлетали флаги.
За мишенью, почти на самом горизонте, катер-торпедолов охотится за выпущенными торпедами. Пройдя цель, в торпеде срабатывает определенный прибор, зарядное отделение продувается сжатым воздухом, и вот она уже красным буйком покачивается на поверхности воды.
Торпеда — дорогой, сложный механизм. Ее можно еще, и не раз, использовать для учебных целей, а если заменить зарядное отделение — и для боевых.
Вместо Кузьмина в кабинет прибыл матрос Коваль. Он оказался на редкость молчаливым человеком. Иногда по целым дням он не произносил ни одного слова. Но дело в его огромных руках прямо-таки кипело. Приборы словно слушались его: подойдет, покопается и, смотришь, снова заработал аппарат.
Старший техник-лейтенант Бондарук целыми сутками что-то мастерил за своим столиком, обложившись конденсаторами, сопротивлениями, книгами по радиотехнике, радиоэлектронике, телевидению, и надо всем этим возвышалась огромная матовая электронно-лучевая трубка.
— Чем это вы все время занимаетесь? — спросил Шорохов.
— Да так, один прибор собираю, — ответил Бондарук и смущенно улыбнулся. — В общем, как говорят у вас на Украине, не кажи гоп, пока не перескочишь. Получится — тогда расскажу. И потом есть такая примета: если что-либо задумал да рассказал об этом раньше времени, толку не будет.
Бондарук замолчал. Молчал и Шорохов, наблюдая, как ловко тот орудует инструментами.
— Это вам не мешает? — показал Виктор на изуродованные пальцы.
— Тяжелой атлетикой я не занимаюсь, а отвертку или щуп держать не трудно. Иногда для меня это даже хорошо: сейчас пальцы повышенную чувствительность имеют.
И опять оба замолчали. Шорохов считал неудобным расспрашивать, а Бондарук продолжал проверять омметром сопротивление цепей прибора и даже по привычке что-то начал насвистывать, словно не замечая присутствия лейтенанта.
Шорохов отошел в сторону, остановился около учебной торпеды, с минуту смотрел на знакомое до мелочей ее машинное отделение, затем вернулся к Бондаруку.
— Слушайте, Василий Николаевич, — он впервые назвал Бондарука не по званию, а по имени-отчеству, — что если у нас в кабинете оборудовать уголок истории минного оружия? Еще когда я в музей ходил, матросы это предлагали. Да вы сами видите, сколько они вопросов на эту тему задают.
— Мысль дельная, — одобрил Бондарук. — Литературы об этом мало, а матросам следует знать историю возникновения мин и торпед. Сходите, скажите об этом капитану третьего ранга. Или лучше позвоните ему.
Шорохов так и сделал.
— В кабинете у меня по этому вопросу
Такого оборота, признаться, Шорохов не ожидал. Он думал, что капитан третьего ранга одобрит предложение, порекомендует, как лучше сделать, какие пособия, литературу использовать, а тут — на тебе: «приходите вечерком домой». Что ж, сегодня и зайдет. Как раз вечер свободный: дежурства нет, Оля занята на стройке.
Со смешанным чувством шел Виктор к Рыбакову. Ему и приятно было получить такое приглашение, и в то же время он немного робел. Если первое время он чувствовал дружеское, даже какое-то отеческое отношение Рыбакова к себе, то после того, как Шорохов попросил направить его на «настоящее дело», Рыбаков стал относиться к нему официальнее, строже. И прежде, и теперь капитан третьего ранга часто заходил в кабинет, присутствовал на занятиях. Но если раньше замечания давались в виде советов, то сейчас — строгим тоном приказа. Правда, после возвращения с учебных стрельб Рыбаков объявил благодарность Шорохову, и тогда снова в глазах капитана третьего ранга светился огонек дружеского участия. Но после этого Виктор его не видел. (Рыбаков эти дни находился в плавании).
«Впрочем, чего я об этом беспокоюсь? Ведь я же не в детском саду, а на военной службе», — подумал Виктор и позвонил.
Дверь открыла моложавая, немного полная женщина. Виктор представился.
— Алексей, к тебе пришли!
— Товарищ лейтенант! Проходите…
Виктор зашел в комнату. Лампа бросала из-под абажура яркий круг света на накрытый стол, оставляя в полутени углы комнаты. Шорохов сразу же заметил добротную, со вкусом подобранную обстановку: хороший буфет, диван, у окна — рабочий стол, рядом — несколько книжных шкафов. И это приятно поразило его. В прошлом году он проходил практику на другом флоте. Флагманский минер части там тоже был известный, заслуженный человек, однако в его комнате царил, как он сам называл, «художественный» беспорядок. Старая провисшая кровать кое-как покрыта одеялом, в изголовье — смятая подушка, на стене — криво повешенный коврик; стол, подоконник, стулья завалены книгами, бумагами, инструментом, тут же валялись окурки.
— Живу, как на бивуаке, — полушутя, полусерьезно оправдывался минер. — Семью с собой не вожу, ведь мы, военные, всегда на колесах, а недаром же говорится: дважды переехать все равно что раз погореть.
Тогда Виктор промолчал, но внутренне был не согласен и про себя решил: хоть на год, хоть на полгода, но обосновываться прочно. Этого же принципа, как видно, придерживался и Рыбаков.
За столом, на котором стояли стаканы с чаем, вазочки с вареньем, печенье, сидели девушка лет пятнадцати-шестнадцати и пожилой, плотный, седоусый, с наголо обритой головой мужчина во флотском кителе без погон. В нем Виктор с удивлением узнал того «морского волка», с которым встретился на набережной приморского бульвара, а затем видел у музея в форме капитана первого ранга.
— Знакомьтесь, это моя жена, — представил Рыбаков.
— Елена Михайловна, — протянула хозяйка руку.
— Моя дочь!
— Ирина, — встала из-за стола девушка.
— Капитан первого ранга в отставке Александр Александрович Буранов.
— С этим ершистым молодым человеком мы уже знакомы, — сказал капитан первого ранга, вставая и протягивая руку. Говорил он вроде негромко, но густой бас наполнил всю комнату, и в буфете даже что-то звякнуло от резонанса.
— Он в прошлый шторм проявил похвальное мужество, спас женщину.