Взрыв в бухте Тихой
Шрифт:
Оля неожиданно зябко передернула плечами, глаза ее потемнели.
— Что с тобой? — встревоженно спросил Виктор.
— Ничего, — голос у Оли был какой-то глухой, незнакомый. — Знаешь… Я страшусь этого слова — неведомое. Когда я его слышу, мне всегда становится не по себе…
— Ну что ж тут такого?! Неведомое — это для нас. А там, дальше, — такое же море, и идут по нему корабли, а на них такие же, как мы с тобой, люди. А еще дальше — новые страны, новые моря…
— Это я знаю… Но, понимаешь, само слово — неведомое… Это
Виктор что-то хотел сказать, но только смущенно пожал плечами.
— Может быть, только у меня такое… У нас… У меня пропал брат… Без вести…
— Когда?
— Как это страшно — без вести!.. Я понимаю — война. Погибло много людей. И на фронте, и в тылу, и в фашистском плену… Но от них что-то осталось — могилы, записи в архивах. А тут — без вести… Человек жил, кого-то любил, о чем-то мечтал и вдруг исчез, растворился в небытии, в неведомом… Я знаю, пропал не один Федор, таких много. Но от этого не легче…
— Ты пробовала его разыскивать?
— Да… Сообщили, что служил в отряде морской пехоты, во время боев пропал без вести.
— А…
— Однажды, — продолжала Оля, — я прочитала в газете, что есть человек, который после контузии ничего о себе не помнит. Его так и звали «Неизвестный». Я сразу же поехала туда, думала, а может быть, это брат… Нет, не он… Но все равно у Неизвестного найдутся родители, не родители, так родственники или друзья. А о брате…
— Где, в каких боях участвовал отряд, в котором он служил? — перебил Олю Шорохов.
— В этих местах… Я понимаю, это глупо, но я и на практику специально сюда попросилась: а может, что-нибудь удастся узнать… Я тогда и в музее так внимательно рассматривала экспонаты, думала, а вдруг о нем что-то есть… Но ничего… Ничего…
— Может быть, я сумею тебе помочь, — сказал Виктор и подумал:
«Надо обо всем рассказать Рыбакову, попросить у него совета».
Шли дни. Виктору все больше и больше нравилась работа в учебном кабинете, и, что бы ему сейчас ни поручали, он делал с большим увлечением.
Да и кабинет за это время преобразился. В нем появились новые учебные мины и торпеды, приборы, макеты, схемы. Многие из этих схем Шорохов начертил сам. Теперь в кабинете можно пройти полный курс минно-торпедного дела.
Нужно видеть, с каким вниманием молодые матросы слушали лекции об устройстве, назначении этого грозного оружия. Несколько раз занятия проводил лейтенант Шорохов, и он внутренне гордился тем, что успешно передавал свои знания. Но все-таки где-то в глубине души жила надежда, что когда-нибудь он будет участвовать в «настоящем» деле, когда-нибудь он совершит подвиг. Правда, в мирное время такие возможности не часто случаются, но все-таки…
«Хоть бы в море сходить… Вон Рыбаков почти все время в походах — испытывается новая аппаратура, проводятся учебные стрельбы.
«Уже возвратились катера…»
Капитан третьего ранга ответил на приветствия и, окинув взглядом кабинет, направился к Бондаруку. Шорохов заметил, что Рыбаков словно помолодел, а на посмуглевшем от загара лице как будто сохранился отблеск моря.
Бондарук и капитан третьего ранга о чем-то негромко говорили; до Шорохова долетали только обрывки фраз:
— Вы уверены, что может получиться? — спрашивал Рыбаков.
— Теоретически все правильно, но вот кое-какие технические трудности встречаются…
— Может быть, вызвать консультанта?
— Пока нет необходимости…
— Нужное дело… Продолжайте!..
— Как у вас дела? — поинтересовался Рыбаков, подходя к Шорохову.
— Идут помаленьку, — уклончиво ответил Виктор.
Рыбаков с минуту внимательно разглядывал чертеж, а затем одобрительно сказал:
— Я бы сказал, что не помаленьку, а хорошо идут дела. С учебным оборудованием хорошо ознакомились?
— Ознакомился…
— Как этот прибор работает?
— Вчера вечером проверял, показания хорошие. Сегодня утром проходили занятия, отклонений также не было.
— На катерах он пошаливает…
— Здесь он тоже немного пошаливал. Шланг питания нужно хорошо проверить, соединения, контакты…
— А этот?
— Работает отлично.
— Да, конструкция у него удачная. Ну, а с такими штуками встречаться приходилось? — и Рыбаков сдернул брезентовый чехол с трофейной магнитно-акустической мины.
— Только здесь да в училище.
— Серьезная штука! Тут такое накручено — не знаешь, за что приняться… Н-да… Так вот, товарищ лейтенант, через полтора часа на учебные торпедные стрельбы пойдет другая группа катеров. Согласны пойти в море?
— Конечно!
— Тогда — десять минут на сборы и — на катер ноль тридцать шестой. И проверьте там прицельный прибор…
…Позади осталась бухта. Виктор стоит на носу и глаз не может отвести от стремительно несущейся на него прозрачно-зеленой водной глади. На торпедном катере он идет впервые, все для него ново. Как чудесную музыку он всем своим существом впивает и могучий рокот моторов, и мелкую вибрацию корабля, и шипение вспарываемой носом воды, и звонкий плеск далеко в стороны разбрасываемых волн.
Виктор оглядывается. Катера идут строем уступа; из-за белых брызг и пены или, как их называют катерники, усов видны только вздыбленные носы катеров да рубки; за каждым почти до самого горизонта тянется широкая бурлящая полоса.
А впереди — солнце и море, и далекая линия горизонта, к которой стремительно мчатся катера, а она так же стремительно отступает.
Вот показалась движущаяся мишень, неподалеку от нее — катер-торпедолов. Раздается команда:
— К атаке приготовиться!