Взрыв

Дворкин Илья Львович

Тут все было нормально, вода не просачивалась.

Но битумная, двадцатимиллиметровой толщины изоляция кожуха от воды разбухла, отслоилась, а застывший бетон уже не обжимал ее, и оттуда теперь хлестала вода.

Начались муки мученические.

В колодце было не повернуться — мешали задвижка, трубы, скобы лестниц.

Насосы еле успевали выхватывать все прибывающие талые и грунтовые воды. Надо было из стен колодцев выковыривать двухсантиметровой толщины лохмотья, остатки изоляции, а потом каким-то образом заделывать получившиеся щели. Причем нижняя часть этих щелей была почти на уровне

днища, а между трубой задвижки и днищем оставалось расстояние всего сантиметров в пять — десять — вот и попробуй просунуть туда руки, да еще с инструментами. Хоть вниз головой работай.

Насосы не могли выкачать всю воду досуха, и рабочим приходилось подкладывать доски, ложиться в эту сырость, работать скрючившись, в тесноте.

Электрические лампы, опущенные на длинных шнурах, постоянно лопались, потому что на них попадала вода — капало сверху.

Все измучились, вымотались, ругались на чем свет стоит, а все потому, что послушались того остолопа, кто предложил оставить на кожухах изоляцию.

Под бетоном не было бы никакой коррозии, все было бы нормально, если бы ее сняли в самом начале.

Но никто до этого не додумался, и теперь делали адскую и, главное, почти безрезультатную работу.

Вот в такой-то обстановке и началось расширенное производственное совещание с участием заказчиков, генподрядчика и всех субподрядчиков.

Балашов, Филимонов, главный инженер управления и сам управляющий трестом представляли собой субподрядную организацию, ведущую на объекте подземные работы.

И им досталось на совещании больше всех.

Досталось именно за эти злополучные колодцы.

Представитель технадзора заказчика заявил, что в существующем состоянии он колодцы принять не может.

Следовательно, организация, занимающаяся электромонтажом, не может ставить на задвижки электрические приводы, при помощи которых они открываются и закрываются.

А раз не работают задвижки, невозможно провести испытание всей системы.

А так как невозможны испытания... и так далее.

В общем, на Саньку и, следовательно, на его начальство посыпались все шишки.

Заместитель председателя Ленгорисполкома, присутствовавший на совещании, взялся за управляющего трестом. Санька Балашов был для него слишком мелкая сошка, хоть вообще-то по справедливости отвечать должен был Санька: он-то разбирался в этом вопросе скрупулезно и ему было что ответить — конкретно, по делу.

В большой голой, еще не оштукатуренной комнате будущего административного здания собралось человек тридцать деловых, очень занятых людей.

Прорабов можно было узнать по заляпанным грязью резиновым сапогам, по ватникам и брезентовым робам.

И вот при всем этом почтеннейшем собрании управляющего трестом грозного Петра Петровича ровным и тихим голосом отчитывали, как мальчишку.

Санька впервые и с изумлением наблюдал, как могучий, властный, кряжистый и уже немолодой человек — управляющий, всегда немногословный, грубоватый, суровый Петр Петрович — краснел, бледнел, мял, выкручивал, как тряпку, свою зеленую велюровую шляпу, бормотал извиняющимся голосом неубедительные слова, давал обещания, страдал, обливался потом.

Главный инженер был белый, как свежепобеленный потолок, и каждый

раз вздрагивал, когда управляющий бросал на него короткие, исподлобья, свирепые взгляды.

Как ни странно, но спокойнее всех чувствовали и вели себя главные виновники — Балашов и Филимонов.

Санька по неопытности, Филимонов — по твердости и невозмутимости своего характера.

Санька впервые был на совещании такого уровня и с изумлением наблюдал, как слетает с его начальников солидность и непререкаемость и они становятся такими же, как он сам, обыкновенными людьми, которые могут смущаться, оправдываться, теряться.

А представитель Ленгорисполкома, председатель совещания, сухощавый, аккуратно одетый человек, куда менее грозный на вид, чем управляющий трестом, спокойно и не горячась умело снимал с того стружку за стружкой, и у Петра Петровича наливалась темной кровью мощная шея, и взгляды, бросаемые, украдкой на Санькиного главного инженера, становились все свирепее.

Наконец разговор окончился. Окончился он, к великому изумлению Балашова, обещанием Петра Петровича исправить все колодцы в два дня. Обещание занесли в протокол. Это было настолько нелепо и абсолютно невыполнимо, что Санька в растерянности обернулся к Филимонову и вскинул брови.

Тот пожал плечами и покачал головой. Недоумения в глазах его не было, а было нечто такое, чего Санька расшифровать не смог, — что-то вроде насмешливости и в то же время грусти, а может быть, и обиды.

Разговор на совещании шел уже о других делах и заботах.

Петр Петрович, облегченно отдуваясь, вытирал огромным клетчатым платком лицо и шею. Управляющий был красный и распаренный, будто только что с банного полка.

В это время что-то объяснял, в чем-то оправдывался незнакомый, сухой и узкий, как жердь, пожилой мужчина.

Речь шла о транспорте, о каких-то неполадках в нем и перебоях.

И тут Балашов наконец очнулся. Он потянул, как школьник, вверх руку и громко спросил:

— Можно мне сказать?

Нелепо, совсем по-мальчишечьи поднятая рука, видно, удивила председательствующего, он жестом остановил транспортника и осведомился:

— Вы хотите что-нибудь сказать?

— Хочу, — ответил Санька.

— Позвольте узнать, кто вы и где работаете.

— Балашов я, Александр э... Константинович. Прораб. Я эти самые колодцы делал... которые текут.

— Очень приятно. Вернее, приятного мало, что вы их так скверно сделали. Но ведь с этим вопросом, кажется, покончено. Или вы не согласны?

— Не согласен. Совсем не согласен.

— О, даже совсем. Интересно... Хотелось бы узнать, почему.

Санька взглянул на недоумевающего Петра Петровича, на приподымающегося со стула изумленного и разгневанного главного инженера и внезапно понял, что пути назад нет: или пропадать, или доказать свою правоту.

— Вы ведь ничего не знаете, вы не в курсе дела совсем, — волнуясь, заговорил он. — Петр Петрович ничего ведь вам не объяснил, только соглашался. А чего ж соглашаться, если мы тут совсем не виноваты. Вторую неделю уж бьемся без отдыха И сроку, чего только не перепробовали, а эти чертовы колодцы все равно текут. Вся бригада уже измучена, а вы в два дня говорите. Ни в два, ни в десять не успеем!