Взыскание погибших
Шрифт:
Торчин как будто чувствовал нелюбовь Глеба, поэтому всегда старался угодить, чтобы вызвать расположение, но этим еще больше досаждал молодому князю.
— Скажи, что еще желаешь? — спросил Торчин с потаенной враждой, которую тотчас уловил проницательный Горясер.
Это его свойство очень ценил Святополк, сделавший из обычного гридня сначала постельничего, а потом тайного соглядатая.
— Попотчуй гостя, — сказал Глеб Торчину. — Он с дороги, голоден. А меня прости, Горясер, что теперь не сяду с тобой, забот много.
Глебу хотелось поскорее увидеть Иву — он боялся, что
Тревожное состояние не проходило, и он объяснил это беспокойством за жизнь отца. Глебу казалось, что надо взять в дорогу нечто важное, а он никак не может вспомнить, что. Он подошел к деревянному поставцу, сбитому из широких досок, где лежали книги. Евангелие от Иоанна, особенно им любимое, было раскрыто на том месте, где Иисус исцелил слепого от рождения и где говорилось о слепоте фарисеев — Глеб переписывал эту главу.
«Некоторые из фарисеев, бывших с Ним, — прочел он, — сказали Ему: неужели и мы слепы? Иисус сказал им: если бы вы были слепы, то не имели бы на себе греха; но как вы говорите, что видите, то грех остается на вас».
«Как это верно, — подумал Глеб. — Не может быть праздный фарисей зрячим, потому что не видит ни мытаря, ни своей лжи».
Дверь отворилась. Он оглянулся и увидел Василию с Ивой. Она была в длинном, до пят, белом платье, перехваченном вокруг талии клетчатой шерстяной тканью. На груди пристегнут медный кружок с привесками — сустуга. Русые волосы, заплетенные в тяжелые косы, придерживались на голове венчиком — узкой медной полоской, которая, как и сустуга, матово отсвечивала. Девушка походила на брата статью, манерой смотреть открыто и прямо, но выражение глаз было совсем иное — в них скрывалось нечто такое, что заставляло думать о том, что она знает больше, чем другие, может быть, какую-то тайну, ведомую только ей.
— Возьми, князь, — сказала она, протягивая Глебу узкий кувшин, залепленный воском. — Давай отцу пить трижды в день, и хворь из него выйдет.
— Спасибо тебе, — оживился Глеб, бережно взяв сосуд. — Грек Анастас учен, а того не знает, что ты знаешь. Я бы тебя с собой в Киев взял, если бы отец верил тебе, как я верю. Не от книг истинное знание дается, хотя и без книг нельзя. Вот я переписывал…
— Князь, время не ждет! — перебил Василько.
Девушке не положено одной оставаться с чужим мужчиной, и Василько, соблюдая порядок, ждал, чтобы князь сам отправил его, хорошо понимая, что Глеб хочет проститься с Ивой наедине.
— Да, я уже собрался… сейчас. Василько, ты подожди сестру во дворе.
Василько вышел, и Глеб, решившись, сказал:
— Тебе одной хочу довериться, ибо мучает меня предчувствие, будто должно случиться что-то тяжкое. Вот пока ждал тебя, подумал: «Может, уже и нет в живых отца!»
Ей захотелось подойти к нему и утешить. Она видела его глаза, полные тревоги и боли. Но нельзя подойти к князю.
— Если не найдешь отца в живых, будь рядом с Борисом.
— На Бориса у меня вся надежда, — оживился Глеб. — Только бы ему вернуться в Киев, прогнав печенегов. А если задержит его поход, Святополк… Ну все, все, не буду, не о том мне надо сейчас с тобой говорить. Помнишь ли, когда птиц ловили, я тебе про деда Святослава рассказывал? Что
— Дед твой был сердцем вольный. А ты поступишь, как отец велит.
— Да, его не ослушаюсь, но только не будет он врагом счастью моему. Лишь бы выздороветь ему! Знаешь, я теперь чувствую свою вину перед ним: вот бы мне раньше к нему поехать! Ведь хотел, да все откладывал. Почему? Живем в заботах о мелком, ничтожном, а главное забываем.
Она хотела отдать ему оберег, но вспомнила, что он носит крест и не верит в других богов, кроме своего. Что ж, пусть Он защитит его, если и вправду такой всесильный.
— Ты жди меня, Ива!
— Прощай, князь. Не забуду я тебя никогда!
Она ушла, а Глеб стоял, задумавшись: «Почему она так сказала? Разве они не увидятся больше?»
Он вложил в Евангелие исписанные листы и застегнул переплет на застежку.
Скоро малая дружина выехала из Мурома. Было их до сорока человек. Впереди скакал Глеб на кауром коне. Изумрудно-зеленое его корзно, застегнутое на правом плече серебряной пряжкой, развевал ветер. За ним ехали гридни в боевых доспехах. Последним скакал повар Торчин, грузно сидя на крупной вороной кобыле. Несмотря на теплый день, он надел кожух, а голову покрыл овчинным треухом.
8
Душно в княжьей палате Ярослава. Чад от горящих свечей не вытягивается в открытые окна — нет даже слабого ветерка. Весь месяц ни разу не пролился дождь, и сушь день ото дня усиливалась.
Блестели от пота лица варягов, жарко было и русичам — князю Ярославу, воеводе Будому, тысяцкому Коснятину. Долгий разговор изнурил всех, и хорошо бы выйти в сени — галерею под навесом, которая опоясывала княжеские покои, и там сидеть и застольничать. Но нельзя, чтобы даже слово из этого разговора слышали чужие уши.
Потому и сидят они взаперти.
На бревенчатых стенах висят оленьи рога, щиты, сработанные лучшими новгородскими мастерами, а больше нет никаких украшений.
Лицо Ярослава вылеплено грубо — крутые скулы, резкий подбородок, не смягченный бородой. Тяжелые густые брови нависли над продолговатыми, почти как у степняка, глазами. Если бы не шелковая рубаха, по оплечью и подолу украшенная бисером, можно было бы принять его за гридня. Еще в детстве Ярослав охромел, и думали, что вырастет из него замухрышка. Однако очень рано выказал Ярослав характер, поэтому отец, когда остыл к Рогнеде, отдал им не какое-нибудь захудалое княжество, а Новгород.
Не любили Ярослава ни мать, взятая силой Владимиром, ни отец, почти не видевший сына. Не было дружбы и со сводным братом Изяславом, который держался гордо и независимо. Изяслав всю свою жизнь вынашивал ненависть к Владимиру, но так и не смог отомстить за убитого отца.
И пестун Будый долго был равнодушен к Ярославу, ни в чем не давая ему поблажек, постоянно внушая, что надо быть злым и твердым, иначе не выжить.
Пришлось Ярославу самому заботиться о себе. Сначала он стал давать отпор Изяславу. Однажды они учились биться на мечах. Неожиданно старший брат начал драться насмерть, и если бы Ярослав не отбился, не поранил Изяславу плечо, давно лежать бы ему в могиле.