Взыскание погибших
Шрифт:
Догорали костры, у которых спали слуги. Спали кони, стоя у телег. Сорвалась и помчалась по небу звезда, быстро погаснув в вышине. Ни ветерка, ни резких звуков — только мерное, убаюкивающее стрекотанье кузнечиков. Запахи душистых трав, цветов, запах земли, которая дышала, как живое существо.
Борис смотрел на небо, и покой вливался в его душу.
«Как все дивно сотворено, — думал он. — Какая благодать в мире этом».
Он вспомнил, как они с Глебом однажды возвращались в Киев из Белгорода, куда отец посылал
Ночь была такой же светлой, как сейчас. Ехали легко и славно, и Глеб, смеясь, рассказывал, как на освящении храма, когда ударил колокол, он чуть было не закричал от радости — такой чудный малиновый раздался звон.
На нем была синяя свита, поверх — такого же цвета корзно с богато изукрашенной застежкой, и она лучилась, точно звезда.
Глеб смеялся, копыта лошадей дробно стучали, и так хорошо было знать, что дом уже рядом, что сейчас их встретят с радостью, и начнутся расспросы, и долгие разговоры, и отец будет слушать их, довольный и умиротворенный.
«Где ты теперь, брат мой? — подумал Борис. — Знаешь ли, что нет в живых отца? Пусть не оробеет душа твоя в горестный час».
Он долго сидел, задумавшись. Ночь истлевала, звезды гасли, даль светлела, рассеивая сумрак. Над полем стлался легкий туман, а у ног Бориса на стеблях трав лежали, как жемчужины, капли росы.
Он сорвал травинку, и капля сорвалась, беззвучно упала на землю, расколовшись на мелкие бусинки. Борис нагнулся, разглядывая их, и его чуткое ухо уловило отдаленный стук копыт. Он приподнялся и посмотрел в ту сторону, куда ушла дружина, но не увидел всадников — даль пряталась в серой утренней дымке.
У шатра его ждал Георгий.
— Едут! — сказал он.
Борис вошел в шатер, зажег свечу, поставил ее перед иконой, опустился на колени и начал молиться.
В это время Путша, скакавший впереди отряда, увидел, что стража Бориса мала числом, и дал знак, чтобы всадники полукольцом охватили становище.
— Руби! — первым крикнул нетерпеливый Тальц и опустил меч на голову стольника, который только что успел вскочить, разбуженный Георгием.
Заспанные и перепуганные слуги бросились кто куда, но мечи и копья настигали их и под телегами, и в кустах, и у погасших кострищ.
Георгий сумел отбить под руку попавшейся дубиной удар Еловита и побежал к шатру. Еловит кинулся за ним, но Георгий успел заскочить в шатер и схватить меч. Еловит ворвался следом, за ним — Лешько с мечом и щитом, в кольчуге и шишаке (шлеме). Еще через минуту в шатер вошли Путша и Тальц.
— Знаю, пришли вы за моей жизнью, — сказал Борис, встав с колен. — Дайте помолиться, а потом исполните волю пославшего вас.
— Ладно, молись, — сказал Путша. — Пришел час твой.
— Вымаливай
— О брате моем не можешь говорить, как о себе, — ответил Борис. — Уйдите из шатра, не мешайте молитве!
Наемники послушались.
— Встань рядом, — сказал Борис Георгию. — Откроем Псалтирь. Слушай, вот слова, которые никогда не угаснут: «Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы низложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путем: меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся». Повтори.
Георгий повторил.
Тальц не выдержал и заглянул в шатер:
— Молятся!
Путша оттолкнул его:
— А то не слышишь! Дай хоть перед Богом предстать без твоей поганой рожи.
— А твоя какая? — озлился Тальц. — Чем моей лучше? Или ты уже сейчас решил, что первым боярином будешь?
— Это не мы с тобой решать будем, а Святополк. Еще посмотрим, как ты с Борисом управишься.
— Я?
— А пошто не ты?
Тальц побледнел, губа его, над которой выгибался дугой рыжий ус, дернулась.
— Лешько у нас самый здоровый, он и приступит, — сказал Тальц. — А мы подмогнем.
— И то верно! — поддержал Еловит.
Лешько понял, что деваться некуда — ему придется резать Бориса.
«Прощай, брат мой Глеб, — молился Борис. — Больше не увидимся в жизни этой. Ты поймешь, почему я так поступил — сердце тебе подскажет, а вера укрепит.
Прощай и ты, брат Святополк. Молюсь за спасение души твоей и прошу Господа простить тебя».
Он начал читать вслух псалом Давидов, и когда закончил его, Путша подтолкнул Лешько к шатру:
— Приступай!
Лешько оглянулся. Широкое, глупое его лицо исказила гримаса. Путша, Тальц и Еловит взялись за копья. Лешько вломился в шатер и пошел на Бориса.
Георгий вскочил, закрыв собой князя, и меч вошел ему в грудь.
Вскрикнув, Георгий стал падать, и Борис, успев подхватить его, опустил на землю. Он не успел выпрямиться, как Путша и Еловит суетливо сунули копья в тело князя, а потом ударил и Тальц. Но и его удар оказался слабым и скользящим.
Борис застонал и выпрямился, и его темные глаза наполнились мукой.
Убийцы отпрянули, держа перед собой окровавленные копья.
— Бей, Лешько! — крикнул Путша, но Лешько стоял как вкопанный.
— Трус! — Путша пошел на Бориса, целя копьем в сердце, но Борис невольно посторонился, и удар пришелся в живот.
Белая рубаха Бориса покрылась кровавыми пятнами. Он стоял, согнувшись и держась руками за живот.
— Что же вы? — хрипло сказал Борис, шагнув вперед. — Заканчивайте… и да будет мир… брату моему… и вам… братья…
— Что? — закричал Путша, и он, вырвав меч у Лешько, бросился на Бориса и вонзил его князю в грудь.