Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ века в письмах и дневниках современников
Шрифт:
28 сентября 1914 г.
<…> Моя речь пишется, дня через два кончу. Это будет настоящая "мина" под всю германскую культуру, — к сожалению она полна философичности, которая доступна не всем, все-таки начинена самым острым перцем. Я уверен, что многие расчихаются <…>
529. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <30.09.1914. Москва — Тифлис>
30 сентября 1914 г.
<…> Почему именно Павлуша так не понравился Евгении Викторовне? В утешение могу сказать тебе одно: отношения между людьми полны глубокой тайны и самым явным образом нарушают принцип математики: "две величины порознь равные" и т.д. Ибо два человека бесконечно дружные с каким-нибудь третьим человеком могут относиться друг к другу даже с величайшим отталкиванием. Это общее правило и потому тот факт, что Евгения Викторовна решительно отвернулась от Павлуши, не должен возбуждать никаких особенных суждений ни о Евг. Викторовне, ни о Павлуше. Впрочем я согласен с тобой, что это прискорбно и, конечно, было бы гораздо приятнее, если б Е.В. отнеслась к Павлуше открыто и дружески <…> Вчера я весь вечер провел с Волжским. Он пришел ко мне и к Вяч<еславу>, и мы очень мило и дружно беседовали о всяких материях, много о Достоевском, еще больше о войне и России. Волжский впервые увидел близко Вяч<еслава> и остался им совершенно очарованным. Вяч<еслав> тоже мне изливался потом по поводу Волжского, так что я лично был чрезвычайно доволен, ибо до сего находился в положении того третьего лица, о котором только что говорил, а теперь линия дружеских чувств перекинулась непосредственно от Волжского к Вячеславу и от Вячеслава к Волжскому. Волжский остался у меня ночевать, я ему устроил прекрасную постель, и мы раздевшись и потушив электричество, беседовали должно быть до третьего часа <…> Да, я тебе обещал написать о Гречанинове [1603] . Он был с женой, довольно интересной дамой, с которой у него вышел трескучий
1603
Гречанинов Александр Тихонович (1864—1956) — русский композитор.
1604
Вяч. Иванов не написал такого либретто.
530. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <3.10.1914. Москва — Тифлис>
3 октября 1914 г.
<…> Сегодня у нас заседание "Пути". Будем обсуждать не издать ли нам тетрадкой наши речи на заседании и затем не издавать ли нам вообще непериодические тетради о войне. Многое зависит от того, какое впечатление производит моя речь. Вчера Рачинский презжал специально для того, чтобы выведать у Вяч<еслава>, что именно такое я написал. Кажется, узнавши, он успокоился. Вот сегодня и увижу так ли это. Они все в вопросе о германской культуре останавливаются на полдорожке. Один Вячеслав присоединяется ко мне всецело и от себя развивает целый ряд тонких соображений, которые очевидно выльются в статью <…>
Вера выбрала после долгих колебаний философское отделение и теперь хочет заняться изучением Канта и Платона. Не знаю, что из этого выйдет, знаю только, что в доме за последнее время необыкновенно возросло количество философских разговоров. Вяч<еслав> все пытает меня о Канте. Все Ивановы относятся ко мне с самой трогательной заботливостью. Родные не могут заботится больше. Барышня усиленно занимается и ее видно очень редко. Дима очаровательный и прямо чудесный мальчик, поет, бегает, целый день веселится, почти никогда не плачет и больше всего дружит с Сережиным денщиком, которого называет "дядя Петя". очень незлобивое и доброе существо. Я думаю, ты будешь от него в восторге <…>
531. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <6.10.1914. Москва — Тифлис>
<…> Сегодня у нас заседание и в "доме" настроены чрезвычайно торжественно [1605] . Вячеслав отдал приказ подать ужин в половине седьмого и кроме того сбить гоголь-моголь для него и для меня. Это для того, чтобы голос звучал звонче и лучше. Я слышу как во исполнение этого строго приказания с кухни в столовую и из столовой в кухню суетясь бегает Мария Михайловна, — лучший знак, что мне нужно торопиться с письмом и принимать сугубо торжественный вид. Мы сняли тысячную аудиторию в Политехническом и, представь, после одного объявления и выпуска афиш — все билеты были проданы за два дня. Всякие опоздавшие знакомые и друзья осаждают всех кого можно — "Путь", Григ<ория> Ал<ексевича>, чтобы достать билеты и всем сурово отказывают. Сейчас звонили Гречаниновы. Умоляют дать входные билеты за три рубля. У нас с Вяч<еславом> было два входных билета — 10-копеечных и мы отдали их <…>
1605
Открытое заседание МРФО, посвященное началу Мировой войны состоялось 6.10.1914 в большом зале Политехнического музея. С докладами, впоследствии опубликованными, выступили:
Рачинский Г.А.Братство и свобода //Русская мысль, 1914, № 12, разд. 2, с. 83—87.
Трубецкой Е.Н., кн.Война и мировая задача России//Там же, разд. 2, с. 88—96.
Вяч. Иванов.Вселенское дело // Там же, с. 97—107.
Булгаков С.Н.Русские думы // Там же, с. 108—115.
ЭрнВ. От Канта к Круппу // Там же, с.116—124.
532. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову [1606] < 7.10.1914. Москва — Тифлис>
7 октября 1914 г.
Дорогой Саша, Женя писала, что ты интересуешься нашими заседаниями о войне. Так как Мария Михайловна закупила целый ворох газет — посылаю тебе вырезки. Они очень неумные, а в отношении Вячеслава и совсем глупые. Вячеслав имел необыкновенный успех и своим артистическим чтением совершенно пронзил аудиторию <…>
533. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <7.10.1914. Москва — Тифлис>
1606
Архив Эрна, частное собрание. На конверте: Тифлис, Матиновская, 26. Е.В.Б. Александру Викторовичу Ельчанинову.
7 октября 1914 г.
<…> Сегодня напишу тебе немного слов. Заседание кончилось в первом часу, дома были в начале второго, и т.к. с нами пошли Рачинский и Булгаков, то засиделись до половины третьего — посему я сегодня усталый и большого письма написать не могу. Вместо этого посылаю тебе вырезки из газет, они не очень умны, но все же интересны. От себя могу сказать, что заседание вышло необыкновенно удачным. Из наших речей вышел чрезвычайно сильный букет. Апплодировали всем очень сильно, — всего сильнее Булгакову и Вячеславу. Вячеслав читал неподражаемо хорошо, с таким артистическим умением акцентировал немецкие фразы на берлинский манер, и так художественно саркастически провел характеристику немцев, что аудитория совершенно замерла и когда он перешел к лирической части, то аудитория была готова и слушала его с величайшим напряжением. Ко всем нам подходили массы людей, благодарили, жали руки и одобряли. Народу было более тысячи человек. На улице, на лестницах стояли толпы людей, не получившие билетов. Словом первое наше выступление состоялось очень удачно. Насчет впечатлений друг от друга пока молчу. Во время моей речи князь погрузился в черную меланхолию. М<аргарита> К<ирилловна> же всячески высказывала свое одобрение и форме и силе речи, хотя с сущностью несогласна [1607] <…>
1607
Приведем впечатление еще одного из присутствовавших на этом заседании: «Октябрь 1914 года. Третий месяц войны. Открытое заседание религиозно-философского общества памяти В.Соловьева. Большая аудитория Политехнического музея полна, а публика все прибывает… переполнены все проходы, слушатели уже размещаются на эстраде. Пять речей на тему о религиозном смысле войны. Тихо и напряженно-внимательно слушает аудитория вступительное слово председателя Г.А.Рачинского, скоро и дружно отвечает она на гражданский пафос Е.Н.Трубецкого, прерывая его рукоплесканиями, саркастически усмехается и негодует вместе с Вячеславом Ивановым на немецкого Мефистофеля, соблазняющего Фауста; вдумчиво внимает размышлениям С.Н.Булгакова…Но вот на трибуну выходит Владимир Эрн: "…Я убежден, во-первых, что бурное восстание германизма предрешено Аналитикой Канта; я убежден, во-вторых, что орудия Круппа полны глубочайшей философичности; я убежден, в-третьих, что внутренняя транскрипция германского духа философии Канта закономерно и фатально сходится с внешней транскрипцией того же самого германского духа в орудиях Круппа…"
— Ах этот Эрн! — слышится со всех сторон, — опять он всех рассердил и никого не убедил! То же слово, да не так молвил. Недоуменные перглядывания… Что он несет?!
Вспыхнула полемика, посыпались обвинения: "Не читал Канта! Блудный сын философии! славянофильствующий богоискатель!
Что же сделал этот рыцарь русской философии с нерусской фамилией и отчеством? — Он заострил и без того острые углы, отчего тупые стали еще тупее. Он набрал курсивом там, где было набрано петитом, он примечания перенес в текст, он продолжил линии, которые современники не решились продолжить, затер точки, на которых они хотели остановиться. Параллели он перенес в иные измерения, и они там пересеклись… И все это он назвал словами, которые стали крылатыми: "От Канта к Круппу"».
"Сколько напрасных ударов принял он на себя, — думалось жалеющими его друзьями, и было досадно
534. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <9.10.1914. Москва — Тифлис>
8 октября 1914 г.
<…> Мы с Вяч<еславом> пришли как раз ко времени открытия заседания. О заседании идет масса толков. Публика уходила в совершенном удовлетворении. Сегодня М<аргарита> К<ирилловна> повторила мне, что речь моя "увлекла" очень многих. Г<ригорий> А<лексеевич> в лицо мне старается говорить маленькие гадости, а за спиной оказывается стоит за меня горой. Секретарь "Мусагета" Киселев [1608] стал было критиковать мою речь в телефонном разговоре с Г<ригорием> А<лексеевичем> Г<ригорий> А<лексеевич> форменно выругал его, объяснив, что он может критиковать, а "Мусагет" не смеет. Я воспользовался общим подъемом и предложил устроить следующее такое торжественное публичное заседание Общества, посвятив его Польше и назначив сборы с него в пользу пострадавших от войны поляков. М<аргарита> К<ирилловна> и Г<ригорий> А<лексеевич> очень горячо восприняли предложение — на днях, должно быть, мы будем обсуждать его в заседании Совета. Вяч<еслав>, как только я высказал мысль, всячески ее подхватил и мы вчера уже обрабатывали Балтрушайтиса, хорошо знающего польский язык и польскую литературу, чтоб он выступил у нас с речью о польском мессианизме. Если заседание будет решено, я изберу себе темой: отношение православия к католичеству <…>
1608
См. прим. к № 459.
535. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <12.10.1914. Москва — Тифлис>
12 октября 1914 г.
<…> Сегодня воскресенье и я "субботствую". Утром пошел к обедне, встретил при выходе Сергея Николаевича, погулял с ним по бульвару; пришед домой, застал Г<ригория> А<лексеевича>, который теперь развивает волнения по поводу нашего польского заседания. Оно уже налаживается, и мы уполномочили Трубецкого повести переговоры с краковским профессором Здзеховским об участии в нашем заседании. О том заседании все еще идут толки, самые разнообразные (прилагаю и документ) [1609] . (Жалею, что у меня нет экземпляра для Саши). Сегодня пришел к Вячеславу Скрябин и, познакомившись со мной, начал с фразы: «А об Вашей речи идут большие споры». Я должен сказать, что с величайшим вниманием рассматривал Скрябина. Человек весьма примечательный и большой. Я долго слушал его разговор с Вячеславом, почти молча [1610] ; но потом, когда он стал развивать свою иллюзионистическую философию с преодолением христианства — атаковал его и поддержанный Вячеславом заставил его в некоторых пунктах отступить и скромнее сформулировать свою точку зрения [1611] . Что он талантлив и даже очень, это совершенно несомненно, но что в каком-то горестном и очевидном духовном уклоне — это тоже несомненно. Он не просто музыкант Божией милостью, "поющий как птицы поют", а философ, ставящий музыке своей философские задания — и задания эти духовно недоброкачествены [1612] . По форме мы разговаривали очень мирно, и я весьма доволен, что увидел его близко. Тем более, что в конце он очень интересно говорил о своем новом произведении, теперь им приводимом к концу, в котором не будет зрителей, а все будут участники, в котором будет осуществлен частичный синтез между искусствами: музыкой, танцами и световыми эффектами [1613] <…>
1609
Вероятно, имеется в виду несохранившаяся в архиве вырезка из газеты.
1610
Вяч. Иванову принадлежат две статьи о творчестве А. Скрябина, увидевшие свет после скоропостижной смерти композитора: «Взгляд Скрябина на искусство» (доклад на заседании МРФО) // Родное и вселенское. М., 1918; «Скрябин и революция», Собр. соч. Брюссель, 1979, т. 3, с. 172—189.
1611
Вот как запомнлась биографу композитора одна из таких бесед Иванова со Скрябиным: «Мнение Вяч. Иванова его расстраивало. Ему хотелось быть с ним во всем соидарным, а этогоне выходило… Помню в этот же день в гостиной они заспорили о мистерии. Разговор принял сразу самые "эзотерические" очертания: говорилось тут о расах, о мессиях рас, о конечны мистериях, о "манвантарах" и прочем. В. Иванов обнаруживал, к великому удовольствию Скрябина и доктора, огромную осведомленность во всех этих вещах и даже в самой терминологии. Зашло дело и о Христе как миссии человечества. Тут начали выясняться точки расхождения с Скрябиным. Стоявший на точке зрения христианской теодицеи и мистики В. Иванов не мог понять,почему А. Н. так горячо настаивал на том, что Христос "не единственный мессия", и даже не "из самых важных": ему надо было "очистить место для творца Мистерии". <…> А. Н. горячился. Он начал доказывать, что есть "мессии рас", которые появляются в пограничных эрах, при конце "манвантары", чтобы свершить мистерию и воссоединить человечество с божество или "мировым духом" <…> И есть простые, "будничные" мессии, которые как бы приготовляют человечество для этих настоящих. Судя по всему разговору, <…> — Христос как раз попадал в эти самые "будничные мессии". Место "праздничного" очевидно А. Н. очищал для себя, но В. Иванов не понимал или делал вид, что этого не понимает, а Скрябин, "деликатный" по отношению к себе, не хотел высказать всего этого своего мнения ен тоутес леттрес».Сабанеев Л. Л.Воспоминания. М., 1926. С.
1612
«Очень много говорили о Мистерии, о ее провиденциальном значении, о ее смысле, причем комментаторами являлись преимущественно Вяч. Иванов и Подгаецкий, отчасти Шлецер. Бывал Булгаков, и я не мог скоро не почувствовать, что Скрябина начинают как-то перекрашивать, в такие цвета и направления, каких у него при жизни как будто и не было. Это было и не удивительно: в кружке был определенный мистический уклон и притом не столько в сторону теософии, сколько в сторону "неохристианства"» <…> В частном разговоре сам Скрябин так определил конечную цель своего творчества: «Мистерия — это акт эротический, акт любви. Вот, как любовь между мужчиной и женщиной оканчивается (тут он понзил голос до шопота) актом излияния семени — так и в Мистерии <…> И вот это (он наиграл последние такты сонаты) — это есть излияние и затем то ослабление, которое всегда бывает, исчезновение в небытие <…> Не мистерия будет подражать нашему "акту", а мы сейчас подражаем будущей Мистерии <…> Единый овладеет всем женственным — всем миром. Нельзя описать этого — он замялся — как нельзя ведь сказать, какими ласками (тут он опять понизил голос) будет мужчина ласкать женщину в момент экстаза — так и тут это нельзя высказать… Татьяна Федоровна, прислушавшаяся к разговору, почему-то осталась недовольна таким концом мистерии, видимо ее ласки Единого по отношению к множеству мало устраивали».Сабанеев Л. Л.…, с. 107.
1613
А. Скрябин излагал идею свето-музыкальной кантаты "Предварительное действо" (оставшейся незавершенной), в которую по мысли автора должно быть постепенно втянуто все человечество, а в его финале наступит Мистерия "конец времен" и начнется "новый эон".
Вчера явился к нам кн. Трубецкой и, сообщив, что Струве просит все наши пять речей в "Русскую Мысль", спрашивал нашего согласия. Мы, конечно, согласились, без всяких колебаний, потому что "Русская Мысль" сейчас чуть не единственный приличный журнал и кроме того, там как раз место для наших речей. Так что тебе придется свое "нетерпение" опять подавить и ждать еще месяц появления моего "Круппа". Время бежит ужасно скоро, и я начинаю как-то внутренне вопить от того, что ничего не успеваю делать. Сколь обширны у меня планы и как мало осуществленного! <…>
536. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <14.10.1914. Москва — Тифлис>
14 октября 1914 г.
<…> Я ужасно разочаровался, что твое любопытство, или, как говорит Вячеслав, твоя "любоиспытательность", не удовлетворилась выдержками из газет и моими описаниями. Увы мне несчастному! Твоя жажда подобна раскаленной плите, а я на нее могу брызгать всего лишь капельки. Что же мне делать? Я послал тебе еще две вырезки, из них последняя довольно точно передает мою мысль, и ты по нескольким цитатам узнаешь своего неистового супруга. В дополнение могу сказать, что сегодня приходил ко мне Ботик (помнишь, Наташин спутник в Тифлисе?) от редакции "Бюллетеней книжных известий и литературы" [1614] и на том основании, что их интересует "все выдающееся и находящееся в центре интересов момента" просил у меня рукопись моей речи для того, чтобы сделать из нее несколько цитат и вообще дать отчет. Я несколько побоялся на том сновании, что он мне испортит дело с "Русской Мыслью", но все же рукопись дал. Из этого ты можешь заключить, что мой удар по немцам оказался более или менее сильным <…>
1614
Периодическое издание, публиковавшее рецензии на наиболее интересные книжные новинки и изложения публицистических статей.