Взывая из бездны
Шрифт:
Он спал крепко. Наверное, так крепко можно спать лишь мертвецом в гробу. В гробах не дует, там тепло и мухи не кусают. Несмотря на всё блаженство сна, он не видел сновидений — было темно и спокойно, мозг отключился полностью, ибо не хотел даже производить сны. Может это было и к лучшему. По крайней мере он не видел ничего плохого. Ведь не зря же человек уходит не в мир блаженств, а на покой.
Безмятежный сон его был нагло прерван противно звенящим телефоном. Звенел он тихо, но очень противно и достаточно для того, чтобы прервать по могильному крепкий сон Лёши. Он буквально подпрыгнул на кровати и быстро сел, вертя головой по сторонам.
Лёша открыл глаза и, сам не зная почему, стал пристально вглядываться в темноту, пытаясь разглядеть в ней того, кто звонил. Ничего не получилось, но за это время его глаза привыкли к темноте. А телефон всё так же упорно с небольшим надрывом звонил. Так случается, когда очень не хочешь или не можешь взять трубку — звонки будут продолжаться до тех пор, пока соседи не начнут умолять вас ответить. И в самый ответственный момент, когда трубка снята и в неё сказано заветное слово из четырёх букв, в ответ донесётся либо просьба позвать совершенно незнакомого вам человека, либо послышатся короткие гудки. Говорят, что это телефонистки от нечего делать подшучивают над людьми.
Но Лёша сейчас не хотел думать ни о соседях, ни уж, тем более, о весёлых телефонистках. Сейчас он хотел две вещи: спать и чтоб было тихо. Звенящий телефон не удовлетворял второму требованию. От сидения на кровати в голову Лёши заползла мелкая мыслишка о том, что тишину можно восстановить путём ответа на звонок. Разом он воспрял духом, в темноте заблестели его глаза, и вот он идёт бодрой походкой, с трудом переставляя ноги, по извилистым переходам квартиры. Вот он сшибает что-то продолговатое плечом, продолговатое падает с глухим стуком. Споткнувшись о лежавший на полу сапог, он, не смотря по сторонам и не сбавляя шаг, кроет непечатными выражениями уличных уборщиков. Лёше было всё до лампочки. Звонок приближается с каждым шагом.
— Ммммаааааф? — пробурчал Лёша, поднимая трубку. В трубке было тихо, только бурчание Лёши разнеслось по линии эхом.
Ничто не нарушало тишину…
— Няяяя? — вяло спросил Лёша, почёсывая лодыжку. В ответ послышалась угрожающая тишина, навалившаяся сугробом на его сознание. Ему вдруг начало казаться, что если ему сейчас не ответят, то сзади на него набросится тот, кто висел на другом конце провода. Этот кто-то, казалось, был большим, страшным и злобным, причём обязательно с большими когтями и клыкастым ртом, в некотором роде даже пастью.
Он зажмурился и затих. Опять же, ничто не нарушало тишины. Прошла минута, а может и две… а может и больше. Ему стало казаться, что через плотно сомкнутые веки пробивается луч света. На секунду мелькнула мысль о рассвете, но когда он нашёл в себе силы отбросить страх перед темнотой и приоткрыть глаза, то понял, что всё ещё было темно. Наконец сознание проснулось, отбросило сновидения и начало работать в усиленном режиме. Тут-то Лёша и понял, что в трубке уже давно идут короткие гудки. Ничего не сообразив, он повесил трубку и пошёл досматривать сон. Оставшаяся часть ночи прошла спокойно: телефоны больше не звенели, ибо из-за аварии во всём районе выключили электричество.
Устранили неполадки и включили подачу тока только под утро, когда нормальные люди встают, чтобы идти на работу, в школу, в университет (нужное подчеркнуть, ненужное
Полежав минут пять без движения, он сделал над собой усилие и заставил все мышцы работать в обычном режиме, превозмогая боль. В несколько пасмурном настроении он поплёлся на кухню, пару раз чуть не сбив табуретки. Есть он особо не хотел, но в три присеста умял весь завтрак. Все были бодры и веселы, так что даже не заметили его плохого настроения. Он за всё утро не проронил ни слова, хотя и нечего было говорить — откуда-то появилось множество весёлых новостей, которыми все хотели поделиться с ближним независимо от того, хотел он того или нет.
Вокруг царила жизнь и веселье, но ему было не очень весело. Как сквозь туман видел он улыбающиеся лица, как сквозь ватную стену слышал их смех. Что-то было не так, что-то изменилось. Но вот что это было, он понять не мог.
Ему было тяжело видеть весёлых людей. Каждая минута пребывания в их обществе и каждый их смешок казался ему пыткой. И чем дольше он был рядом с ними, тем сложнее ему становилось. Словно на плечи ему взваливали тяжёлый груз. Очень скоро он понял, что если срочно не уйдёт, то этот груз его раздавит. Но что-то всё-таки помешало ему уйти сию же минуту. Он посидел ещё минут пять, а потом тихо встал и пошёл к двери. Никто не заметил его отхода, а может и заметил, но не сказал.
Накинув ветровку, Лёша вышел за дверь. Правым лёгким он ощущал перемену в окружающей его действительности. Всё было обычно, всё как всегда спокойно, но в воздухе витала некая напряжённость, будто невидимый зверь приготовился к прыжку. Лёша был в сомнении: откуда эта напряжённость, что за ней последует и почему никто этого не замечает? Было совершенно ясно, что ничего не было ясно, поэтому надо было быть настороже.
Вспомнив какой-то юмористический рассказ, он по стенке вылез из подъезда и быстрым шагом пошёл по улице, вертя головой и прикрывая тыл. С виду он был совершенно спокоен и невозмутим, но его выдавали бешено бегающие глаза, которые иногда показывались из-под прикрытых век.
Однако ничего не происходило — люди не выглядели взволнованными, шли по своим делам и не отвлекались. Это поначалу немного успокоило его. Но уже через несколько шагов то, что успокаивало, начало настораживать. Именно обыденность и спокойствие окружающего мира заставили его нервничать.
Случайно его взгляд остановился на небольшой надписи на столбе, точнее это было объявлением, но его успели прилично ободрать. Оставшаяся надпись заключалась в одном слове: «помни». Это короткое слово, вероятно служившее призывом купить что-либо, заставило его задуматься. Мысль прошла в голову и стала обрабатываться.
Лёшу передёрнуло.
Мысли стали роиться в голове как пчёлы в улье, сбиваясь в кучки и образуя пробки. Мозг пытался наброситься сразу на всё, но ничего не получалось. Начала болеть голова. Мир поплыл и в глазах немного зарябило как в старом телевизоре. Ноги стали подкашиваться. Слабо контролируя свои действия, он сел прямо на мостовую.
— Крыша едет, — подумал он вслух, когда рябить перестало, — заболел я чем-то.
— Нет, это лишь временный отвал башки. У меня такое постоянно. — прозвучал над ухом невнятный голос.