Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I
Шрифт:
Восс лишь покачал головой. «Что же такое повидал этот человек, — подумалось Крузу, — что гнев примарха для него не страшнее легкого ветерка?».
— Я видел, во что превратился твой брат, — сказал летописец, тщательно подбирая слова. — Я смотрел в глаза твоему врагу. И знаю, что должно случиться.
— Хорус будет повержен, — бросил Дорн.
— Да, возможно. И все-таки я говорю правду. Будущее Империума разрушит не Хорус, а ты, Рогал Дорн. Ты и те, что стоят за тобой. — Восс кивнул на Круза.
Дорн нагнулся, чтобы смотреть мужчине прямо в глаза.
—
— Из чего, Рогал Дорн? — ухмыльнулся Восс. Круз видел, что его слова бьют Дорна наотмашь. — Оружие нашей Эпохи Тьмы — молчание и тайны. Свет Имперской Истины — вот идеал, за который ты сражался. Но больше не можешь в него верить, а без веры идеалы умрут, дружище.
— Почему ты так говоришь? — прошипел Дорн.
— Потому что я — летописец и отражаю правду времени. Новая эпоха не желает слышать правду.
— Я не боюсь правды!
— Тогда пусть мои слова, — Восс похлопал по пергаменту, — услышат все. Я записал все, что видел; все мрачные и кровавые события.
Круз представил, как слова Соломона Восса разлетаются по Империуму благодаря авторитету автора и силе вложенного в них таланта. Это будет подобно яду, растекающемуся по душам противников Хоруса.
— Ты лжешь, — осторожно произнес Дорн, прикрываясь словами, будто щитом.
— Мы сидим в секретной крепости, выстроенной из-за подозрительности, над моей головой занесен меч, и ты говоришь, что я лгу? — Восс невесело рассмеялся.
Дорн глубоко вздохнул и отвернулся от летописца.
— Я полагаю, ты сам вынес себе приговор, — примарх направился к двери.
Круз собирался последовать за ним, но Восс снова заговорил:
— Полагаю, теперь я понял, почему твой брат оставил меня в живых, а затем позволил попасть к вам в руки. — Остановившись в дверях, Дорн обернулся. Восс глядел на него с усталой улыбкой. — Он знал, что его брат захочет спасти меня как сувенир из прошлого. И понимал, что после всего, что я видел, мне никогда не позволят выйти на свободу. — Восс кивнул, улыбка исчезла с его лица. — Он хотел, чтобы ты почувствовал, как прежние идеалы гибнут от твоих рук. Хотел, чтобы ты взглянул в глаза прошлому, прежде чем его убить. И чтобы ты понял, Рогал Дорн, что вы очень с ним похожи.
— Принесите мои доспехи, — велел Рогал Дорн, и из сумрака выскочили слуги в красных одеждах. Каждый нес часть золотых лат. Некоторые элементы были так велики и тяжелы, что их несли сразу несколько человек.
Дорн и Круз снова стояли в куполе обсерватории. Единственным освещением в просторном круглом помещении был свет звезд над их головами. Рогал Дорн не произнес ни слова с того момента, как они оставили Восса в его камере. Круз в кои-то веки тоже не осмеливался заговорить. Слова Восса его потрясли. Никаких безумных тирад или прославления величия Хоруса! Все гораздо хуже. Слова летописца заполняли его, словно образующийся в воде лед. Старик боролся с ними, окружал стенами из собственной воли, но они продолжали терзать мозг.
Дорн больше часа любовался на звезды, прежде чем приказать принести доспех. Как правило, ему помогали слуги, одевая в броню по частям. На этот раз Дорн облачался сам, натягивая тугую кожу адамантина поверх своей собственной и оправляя свое каменное лицо в золото: бог войны, собственноручно себя воссоздавший. Круз подумал, что Дорн похож на человека, готовящегося к своему последнему бою.
— Его обманули, милорд, — мягко сказал Круз, и примарх, готовый сунуть правую руку в латную перчатку, серебряную с орлиными перьями, застыл. — Хорус прислал его сюда, чтобы ранить и ослабить вас. Он сам признал это. Он лжет!
— Лжет? — переспросил примарх.
Круз собрался с духом и задал вопрос, который боялся задать с того самого момента, как они покинули камеру Восса.
— Вы боитесь, что он прав? И что идеалы истины и просвещения мертвы?
Говоря это, он осознавал, что не хочет знать ответ. Дорн сунул руку в перчатку, и зажимы защелкнулись вокруг его запястья. Он согнул закованные в металл пальцы и взглянул на Круза. В его глазах был холод, заставивший старого воина вспомнить лунный свет, отражавшийся в волчьих глазах — там, во мраке прошлого, затерянного среди долгих зимних ночей.
— Нет, Иактон Круз, — ответил Дорн. — Я боюсь, что их вообще никогда не существовало.
Дверь камеры отворилась, впустив тени Рогала Дорна и Иактона Круза. Соломон Восс сидел за столом и глядел на дверь, словно поджидая их. Его последняя рукопись лежала рядом на столе. Дорн вошел, и тусклый свет блеснул на поверхности его доспеха. «Он похож на ожившую статую из сверкающего металла», — подумал Круз. Шаги примарха гулко отдавались в тишине камеры, сопровождаемые гудением световых сфер.
Круз прикрыл за собой дверь и отошел к стене. Он взялся за рукоять меча, висевшего у него за спиной. Клинок с тихим шорохом скользнул из ножен. Созданное лучшими оружейниками из команды Малькадора Сигиллита, регента Терры, обоюдоострое лезвие было длиной с человеческий рост. А на посеребренной поверхности выгравированы вопящие лица, обвитые змеями и рыдающие кровавыми слезами. Меч носил имя Тисифона, в честь забытой богини мщения. Круз опустил оружие острием в пол, держа его за рукоять, находившуюся на уровне его лица.
Восс взглянул на облаченного в доспехи Рогала Дорна и кивнул.
— Я готов, — сказал летописец и встал, оправляя на тощем теле одежду и приглаживая волосы. Он посмотрел на Круза. — Итак, настал твой час, серый наблюдатель? Меч заждался меня.
— Нет, — прозвучал голос Дорна. — Твоим палачом буду я. — Он повернулся к Крузу и протянул руку. — Твой меч, Иактон Круз.
Круз посмотрел в лицо примарху. В глазах Дорна стояла невыносимая боль, спрятанная за стенами из камня и стали, но проглянувшая на миг сквозь трещину в этих стенах.