Wolf's mint

Лионкурт Алира

Когда она с хриплым стоном выгибается, поводя бедрами, стоило его языку задеть клитор, играя с ним, губы Пересмешника трогает едва заметная улыбка. Рыжеволосая волчица, такая холодная и неприступная для других, таяла сейчас в его руках, словно воск, распаляя бегущую в его жилах кровь, превращая в расплавленное железо, заставляя гулко стучать в висках.

Он не слышал ничего кроме стонов, слетающих с ее губ, стоило его языку скользнуть в разгоряченное, влажное лоно. Собирая ее сок, он не видел ничего, кроме ее тела, подрагивающего от каждого его прикосновения, от каждого движения его языка внутри нее. Сколько раз, снимая напряжение со своими

девочками, он представлял на их месте ее, такую соблазнительно-невинную, и вот теперь она, его пташка, была в его руках, вновь становясь настолько горячей, что, казалось, способна была растопить все снега Севера.

Когда тонкие пальцы Сансы, запутавшиеся в его волосах, сильней сжимают их, едва уловимо царапая кожу головы, а тело напрягается, готовое вот-вот вздрогнуть от оглушающей развязки, чтобы затем расслабленно обмякнуть на толстых шкурах, Бейлиш на мгновение отстраняется, заставляя рыжеволосую недовольно всхлипнуть, подаваясь бедрами вперед, желая получить больше. В этот момент он рад тому, что полумрак комнаты скрывает довольную улыбку, тронувшую его губы. Этого мгновения ему было достаточно, чтобы избавиться от едва державшихся на бедрах штанов, которые скорей мешали, чтобы тут же опять коснуться губами чувствительного комочка нервов, вбирая его, тут же скользя по нему кончиком языка, заставляя рыжеволосую со стоном выгнуться, ведя бедрами по кругу, без слов умоляя не останавливаться. Санса, рыжеволосая волчица, такая нестерпимо горячая, теперь ей никто не посмеет сделать больно. Лишь однажды, просчитавшись, он чуть не погубил ее, оставляя помимо отметин на ее теле, отметины и в ее душе.

Липкое полузабытье окутывает его, не давая вырваться из своих цепких объятий. Он даже не помнит, сколько выпил в этот вечер, единственное, что может сказать точно - это то, что перебрал, хватив лишку. Пытаясь заснуть в своей постели, которая застелена белоснежными простынями, Петир не может сделать этого – стоит ему лишь на мгновение закрыть глаза, как желудок сводит судорогой, заставляя буквально скатываться с кровати, благодаря семерых за то, что старушка Агнесс, что-то бормоча себе под нос, умудрилась поставить рядом с кроватью деревянное ведерко, избавляя юного Бейлиша от унизительного занятия, грозившего ему, в противном случае, с утра пораньше.

Кейтилин… рыжеволосая кошечка Кет. До последнего он не хотел верить в то, что она помолвлена, но сегодня… Ему было достаточно одного взгляда на этого северянина, чтобы возненавидеть его. Более походивший на один из шкафов, стоявших в Главной зале Риверрана, он не мог быть парой для хрупкой и изящной Талли. И этот запах… Петира начинало мутить от одного запаха этого Старка. Потом, после отъезда этого громилы, ему еще долго казалось, что все вокруг пропахло волчьей шерстью.

Желудок вновь сводит судорогой, как раз в тот момент, когда дверь приоткрывается и впускает в полутемную комнату свет. Тонкий девичий силуэт в обрамлении рыжих завитков замирает на пороге. Непослушными губами он шепчет:

– Кет… Ты пришла… Моя Кейтилин.

Точеная фигурка склоняется над ним, распущенные локоны, осенним водопадом струятся по ее плечам, скрывая их лица, и тихий голос шепчет:

– Петир, я пришла к тебе, мой Петир.

Он практически не помнит, как теплые девичьи ладошки тянут за рубашку, потом освобождают его от штанов, внезапно ставших такими тесными в паху. Он не помнит и того, как его ладони смыкаются на ее упругих бедрах, когда его рыжеволосая Кет оказавшись сверху, медленно насаживается на его возбужденную плоть. Он не желает помнить, как он накрывает ее губы поцелуем, заглушая ее невольный вскрик. Она

была терпелива в ту ночь, рыжеволосая кошечка, подарившая ему самое ценное, что было у нее. Тягучие, плавные движения, ее пальчики, сжимающие его плечи, чувствуя приближение развязки, закушенная губа, чтобы ничем не выдать своего присутствия здесь, в комнате Петира, прекрасно осознавая, чем это может грозить ей.

Это потом, он узнал, что той ночью вместо его Кейтилин к нему приходила Ромашка-Лиза. Это потом старик Талли смотрел на него, как на прокаженного, отказываясь принимать любые извинения. Да и какие слова могли загладить то, что было уже совершено. Это потом, он не мог поднять глаза на Кейтилин, которая с удвоенной силой стала избегать его компаний. Это все будет потом. Но тогда… тогда он был просто не в силах узнать ее, теша себя смутной надеждой на то, чему никогда не суждено было сбыться.

Хрупкие пальчики рыжеволосой волчицы с силой зарываются в его волосы, сжимая их. Хриплый стон, предвестник скорой развязки рвется из ее груди, а уже через мгновение ее тело выгибается, на короткое мгновение напрягаясь до предела, чтобы в следующий миг обессилено вытянуться на шкурах. И она замирает, стараясь перевести дыхание.

С едва уловимой усмешкой на губах Пересмешник отстраняется, плавно скользя ладонями по телу Сансы, еще подрагивающему от только что пережитого оргазма, очерчивая каждый его изгиб. А в следующее мгновение он склоняется к ней, чтобы скользнуть губами по ее белоснежной коже, покрытой легкой испариной, чтобы хрипло выдохнуть ей на ухо:

– Не закрывай глаза.

Он смотрит в ее глаза, такие пронзительно-синие, кажущиеся нереальными в этой полутьме, ищет в них ответ. Ему кажутся вечностью те мгновения, на которые Санса все же отводит взгляд – его голод, его желание, бурлящее сейчас в крови, ищут выход. Когда же его пташка вновь обращает на него свой взгляд, Бейлиш читает в нем нетерпение, смешанное с желанием, пока еще робко, но уже пробивающемся сквозь клубок других чувств.

Седьмое пекло! Почему, каждый раз, когда эта рыжеволосая девочка так смотрит на него, он забывает все? Даже то, что нужно дышать. Ему кажется, что где-то глубоко внутри лопается какая-то струна, превращая его в глупца, который многое бы отдал за то, чтобы вновь увидеть в этих глазах искорки радости, как когда-то давно, еще в Королевской Гавани.

Устраиваясь поудобней между ног волчицы, Бейлиш не может сдержать тихого стона, когда его возбужденная плоть касается влажного тепла ее лона. Ни одна из его девиц, не способна была вызвать у него такую бурю, которую он испытывал, лишь только взглянув на свою рыжеволосую пташку.

Одним резким толчком он входит в нее, заполняя до упора, и на мгновение замирает, давая привыкнуть. Лишь в этот момент он понимает, что его девочка, его Санса, судорожно всхлипывает. Сквозь пелену, затуманившую его глаза, он замечает соленые капли, собравшиеся в уголках ее глаз, да плещущиеся где-то в глубине ужас и неверие в происходящие.

– Петир… – ее тихий шепот, в котором слышатся нотки горечи и боли от его столь резкого проникновения и судорожно сжатые на плече пальцы, оставляющие отметены на коже, отрезвляют его. Идиот, ослепленный своим желанием и похотью, сейчас в ее глазах он был ничуть не лучше ублюдка Рамси.

В тот момент, когда синеглазая, судорожно сглатывая, пытается оттолкнуть его, избавляясь от страха и наваждения, Бейлиш склоняется к ней, мягко касаясь губами соленых дорожек на ее пылающих щеках.

– Прости…, – едва слышно произносит он, чтобы в следующее мгновение жадно накрыть ее подрагивающие губы поцелуем, заставляя отвлечься.