XIRTAM. Забыть Агренду
Шрифт:
— Аллен говорил о некрасивых лунных ритуалах в стойбище Мумба-Юмба, но это явное иносказание, и речь, все-таки, идет о столь же некрасивых традициях ислама.
— Вообще, о религиозных традициях такого рода, — уточнил Ван-Вирт, — ислам и Мумба-Юмба, это частные случаи.
— Тогда, — граф улыбнулся, — я вступаю в союз с Либби и начинаю защищать позицию, которую она заявила. Вы валите на ислам то, чему виной невежество, а невежество вы объявляете следствием ислама. Но давайте посмотрим на факты. На ту же грязь. Вот Калькутта, где основная религия — индуизм, точнее шиваизм. Этот город, грязнее, чем мусульманская Дакка. Относительно невежества и знаний —
— Это было тысячу лет назад, — заметил Аллан Ван-Вирт. Давайте не смешивать эпоху арабского ренессанса, в которой жили Ибн-Сина, Руми, и Аверроэс, и в которой были написаны истории Синдбада-Морехода, с исламом, как религией. Это была бы ошибка, примерно как смешение христианства с европейским ренессансом, который, очевидно, представлял собой попытку как раз освободиться от христианства. Разница в том, что европейцам удалось в какой-то мере победить христианскую ортодоксию, а арабам не удалось, они проиграли эту войну и превратились в то, во что превратились.
— Вы хотите сказать, Аллан, что эпоха арабского ренессанса, это попытка вернуться к языческим корням, но менее удачная, чем европейский ренессанс? — спросил граф.
— Да, Рене, именно это я и хочу сказать. Вы, конечно, читали цикл «1001 ночь». Как вы полагаете, много там ислама, если не считать религиозные идиоматические обороты?
— Это аргумент, — граф де Паларе на пару секунд наклонил голову, — но, вы только что признали: европейская цивилизация достигла прогресса только после того, как провела относительно успешную войну против собственной религии.
— Не собственной, — поправил доктор философии, — Библия написана не в Европе. Это ближневосточный феномен, навязанный Европе и чуждый европейской культуре.
Либби Полртленд эмоционально похлопала ладошкой по ограждению.
— Минутку-минутку. Разве европейская культура это не христианская культура, и разве наши принципы не следуют из Библии?… Или из Корана, который, в общем, похож?
— Библейские принципы, — ответил ей Ван-Вирт, — была в Европе перемолоты жерновами Ренессанса, промышленной революции, и натурфилософии, а те принципы, которые вы привыкли называть библейскими, и о которых вы говорите, появились в XVIII веке, как результат этих процессов. И, они принадлежат не к библейской традиции, а к традиции французских энциклопедистов.
— Но десять заповедей… — нерешительно возразила журналистка.
— Вы можете их перечислить? — ехидно спросила Олеа Ван-Вирт.
— Э… Не убивай, не воруй, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй, … Э… Э…
— Четыре, — весело сказала Олеа.
— …Э… Э… Не делай себе кумира.
— Пять. А должно быть десять! — Олеа растопырила пальцы одной, и другой руки, таким образом, иллюстрируя расхождение в количестве.
— …Э… Э… Я не помню, черт возьми! Я давно не читала Библию!
— А вы ее вообще читали? — осведомился Аллан.
— Ну… Это такой вопрос… — Либби неопределенно пожала плечами.
— Такой, такой, — философ подмигнул ей, — а в церкви вы когда были последний раз?
— …Э… Э… Кажется, полгода назад. Да! Точно! Была свадьба нашего компьютерного мастера, и мы ездили в церковь. Это было даже немного меньше, чем полгода назад.
— Так. И что вы там делали, в церкви?
— Ну… Э… Мы послушали священника, потом поздравляли, пили шампанское… Нет, шампанское мы пили уже когда вышли из церкви. Внутри это не полагается делать.
— Мера вашей связи с христианством
Граф де Паларе покивал головой, стряхнул пепел с сигары и спросил:
— Я могу продолжить аргументацию?… Спасибо. Итак: Европа выиграла в прогрессе, поскольку провела успешную войну против библейской религии. Но, как признал мой научный соперник, это война выиграна не совсем, а лишь в какой-то мере. Мы сейчас можем посмотреть прессу — многие пишут о росте влияния церкви в Европе и США. Я задам следующий вопрос. Что, если Библия победит европейцев, и они снова рухнут в «темные века», а арабский мир одержит победу над Кораном, и шагнет к прогрессу?
— Вы интересно спорите, Рене, — заметил Ван-Вирт, — сначала вы отскочили в прошлое, теперь — в будущее. Что-то похожее на фехтование. При каждом выпаде, вы предельно аккуратно обходите настоящее. Там самая невыгодная позиция, не так ли?
— Возможно, — граф хитро улыбнулся, — Но мой вопрос имеет право быть заданным?
— Да, имеет, — философ ответил такой же хитрой улыбкой, — но я отвечу на него, заняв выгодную для себя и невыгодную для вас, Рене, позицию в настоящем. Как известно, будущее человечества содержится именно в настоящем. Это будущее — дети. А если рассматривать немного более далекое будущее, то это — молодые женщины, которым предстоит вырасти, родить детей, и… Внимание! Учить и воспитывать своих детей в первые три года жизни. Мужчина, обычно, не участвует в этом в первый год, и мало участвует в следующие два года. Таким образом, период формирования интеллекта практически полностью обеспечивается женщиной. Я сейчас исключаю случаи очень богатых и при этом очень дальновидных мужчин, которые нанимают в помощь маме ребенка нескольких репетиторов, которые… Я вижу, Рене уже угадал, о чем я.
Граф де Паларе утвердительно кивнул.
— Благодаря этому, я свободно владею шестью языками, кроме родного. Папа, как мне рассказывают, настоял на трех женщинах-репетиторах: туниске, японке, китаянке, хотя мама считала, что мне достаточно английского, германского и испанского. На них она говорит свободно. Но папа ее убедил, что восточные языки нужны. Сейчас мне ужасно жаль, что я не говорю свободно еще на корейском, на хинди и на малайском «бахаса».
— Обалдеть… — тихо произнесла Либби, — а родной язык в Монако какой?
— Язык монегасков, — ответил он.
— Чего-чего?
— Кого, — поправил де Паларе, игриво пощекотав журналистку за бок, — Монегаски, это коренные жители нашей страны, а язык синкретический, франко-итальянский, так что, сказав «родной язык», я назвал три языка: монегасский, французский и итальянский. Я прошу прощения, Аллан, я вас перебил.
— Ничего страшного. Мы выяснили, что интеллект ребенка формируется, как правило, действиями матери. Теперь вспомним: по исламским канонам, образование, и любые интеллектуальные и волевые качества для женщины считаются дефектом. Отсюда мы получим ясное объяснение того факта, что в мусульманских семьях дети, как правило, вырастают олигофренами, хотя рождаются совершенно нормальными. Это правило не ограничивается исламскими странами. В развитых странах дети мусульман вырастают такими же, как на родине предков. Или, что равнозначно, такими же, как вилланы в средневековой Европе. Мусульманка не может развить интеллект ребенка. В полутора миллиардах ныне живущих мусульман не наберется и дюжины толковых ученых. Тот конгломерат, который сейчас называется «исламским миром», в некотором смысле похож на гигантских рептилий юрского периода.