XV легион
Шрифт:
– Итак, друзья мои, – встал император, – вы все слышали, какое место каждый из вас занимает, и кто чем ведает. Да помогут вам боги!.. Я сам... Надлежит напрячь все силы, дабы...
Император, видимо, волновался, слова у него путались, и все стояли перед господином, опустив глаза, не смея взглянуть на него.
– Ступайте! Гельвий и Макрин, вы останетесь со мною и составите протокол воинского собрания.
Снаружи уже стояла черная южная ночь. Военачальники спустились с холма и направились к лагерю, где горели костры.
Цессий Лонг сказал Корнелину, когда они остались вдвоем:
– Не знаю, что из этого выйдет. Все сделано наспех, ничего не приготовлено: ни плоты, ни барки.
– Будем надеяться на внезапность нападения.
– Во всяком случае зайдем ко мне в шатер. Надо выпить по чаше вина по случаю похода.
– Аций, – обратился он к префекту, – собери всех трибунов и явись сам.
В шатре
Корнелин пил мало, больше обонял вино, вдыхая его древний терпкий запах. Одна из тех книг, с которыми он никогда не расставался, был трактат Марка Аврелия «К самому себе». Подражая великому стоику, Корнелин был воздержан во всем, в пище и в питье, вызывая насмешки товарищей, которые никак не могли понять, как это можно трибуну не пить испанского вина, не ходить в лупанары, не обжираться на пирушках свининой или фазанами. Зато врач Александр, ученик Галена, по крайней мере, прилежно штудировавший книги великого медика, уважал трибуна за его выдержку и дарил его своей дружбой. Среди этих солдафонов, распутников, пьяниц, педерастов и сребролюбцев, хотя сплошь и рядом очень смелых людей и внушительных мужей в строю, Корнелин был единственным человеком, с которым Александр мог говорить об интересующих его вещах. Жалея, что трибун не читает философских сочинений, он пытался приохотить его к Платону, но не имел успеха. Корнелин взял «Фелона» и «Пир», держал у себя месяцы, честно прочел все до последнего слова, просил иногда разъяснений, а возвращая книги, сказал, что все это только прекрасная болтовня. Но Александру нравился этот мужественный ум, который отказывался верить во что бы то ни было среди грубых солдатских суеверий и рассказов о чудесных спасениях на поле битвы, о превращениях, об исполнившихся гаданиях; о вещих гороскопах и снах, которыми забавляли себя товарищи трибуна. Бросая на походный алтарь перед когортой несколько зерен фимиама, Корнелин лишь исполнял древний обычай, нужный еще для суеверных и простодушных солдатских сердец.
Зубчатые стены Арбелы поднимались и опускались по отрогам адиабенских гор. Через каждые сто шагов возвышалась четырехугольная башня с бойницами. Снабженная огромными запасами зерна, фуража и военными припасами, занимаемая отборным гарнизоном, так как в крепости находились гробницы парфянских царей, Арбела могла выдержать длительную осаду и не бояться штурмов. Во время последней гражданской войны, когда Септимий Север разбил в Каппадокии легионы своего противника Песценния Нигера, провозгласившие последнего августом Востока, сподвижники мятежа, опасаясь расправы мстительного и жестокого Севера, бежали в Парфию. Многие римские трибуны, антиохийские математики, архитекторы, ремесленники и легионарии принуждены были поступить на парфянскую службу, строить для варваров военные машины, дома, корабли, дороги и мосты. Другие влачили жалкое существование в качестве бродячих торговцев, погонщиков и даже рабов. Наконец, были такие, что просили у дверей и на базарах кусок хлеба, и псы разрывали в лохмотья их жалкие хламиды. Зато некоторые презрели гордость римского имени, отреклись от республики, сняли тогу, надели парфянские штаны, изучили язык врагов Рима и заняли привилегированное положение в распадающемся царстве арзасидов. Римляне знали, что сатрапом крепости и прилегающих к ней областей был римлянин, некто Кней Маммий, последний отпрыск патрицианской фамилии, давшей некогда Риму консулов и триумфаторов. Едва ли он захотел бы вступить в тайные переговоры с сыном Септимия Севера. А об этом можно было только пожалеть, ибо римское золото в размере нескольких талантов могло бы весьма сильно поколебать неприступность арбелских башен. Но в глубине своей воспаленной души Каракалла даже предпочитал лавры и грохот штурмов. Итак, дело должны были решить катапульты и легионы.
Римская армия благополучно перешла через Тигр, перебросив через реку понтонный мост, копию того моста, который построил на Дунае Траян. Оставив позади себя предмостное укрепление, в одну ночь построенное легионами, армия двинулась дальше. На последнем переходе парфяне атаковали в конном строю головной легион, сильно потрепав конницу авангарда. Но подтянутая батавская и испанская кавалерия легко смяла парфян и отбросила их к крепости. Легион в походном порядке продолжал дорогу. Отстреливаясь, парфяне рассеялись в облаках пыли и исчезли как видение: обычная парфянская тактика.
Легионеры покачивали головами, глядя на величественные арбелские башни и неприступные стены, за зубцами которых поблескивала медь оружия. В крепости глухо били барабаны, трубили гнусавые трубы, длиною в двадцать локтей. Легионы подошли почти вплотную, разорили предместные селения, захватили стада баранов, которые не успели угнать замешкавшиеся пастухи, и медленным потоком облегли крепость.
– Только бы август не вздумал штурмовать с налета, – сказал Цессий Лонг, – слишком много пришлось бы потерять людей в этих рвах. Парфяне упорны в защите крепостей...
– Задача весьма облегчится для нас, если удастся придвинуть осадные башни, – ответил Корнелин.
– Я бы предпочел подкуп, это вернее, – цинично рассмеялся Цессий Лонг. – Ну, трибун! Желаю лавров!
Римляне разбили лагерь в двенадцати стадиях от Арбелы и укрепились. Первые дни были посвящены возведению лагерных сооружений, приведению в порядок дорог, постройке шатров, сбору военных машин и осадных башен, в разобранном виде доставленных под Арбелу на волах. Разведчики производили поиски наиболее уязвимых пунктов, ловили парфянских лазутчиков, по ночам осмеливавшихся выходить из крепости с тою же целью. Пятнадцатый и Двенадцатый легионы получили задание стать против северной стороны крепости, где по условиям местности можно было пустить в дело осадные башни и где предполагался главный штурм. Демонстрацию надлежало произвести с южной стороны. Метательные орудия тоже были поставлены главным образом против северо-западного угла.
Боевые действия начались с перебранок с осажденными. Потом запели первые стрелы. Решительный день наступил, когда Адвент отдал приказ готовиться к первому штурму. Надо было торопиться. Артабан спешно собирал военные силы и средства, чтобы двинуться на помощь осажденной крепости.
Всю ночь стучали топоры легионных плотников, сооружавших под покровом темноты длинные винеи [33] Каракалла, который остановился в грязной придорожной харчевне, откуда ударами кулаков выгнали многочадное семейство трактирщика, тоже не спал в ту ночь. Несколько раз он садился на коня и в сопровождении Адвента или кого-нибудь из легатов объезжал лагерь, смотрел, как вырастают в ночном мраке, под сияющими звездами черного неба, гигантские осадные башни. Корнелин же в эту волнующую ночь даже не прикасался к ложу, возбужденный лагерной суматохой, стуком топоров, воздухом приготовлений к сражению под стенами Арбелы. Он лично надзирал над работами кузнецов и плотников, следил за сбором катапульт и баллист. Вдруг впереди, покрывая гул голосов, ржание мулов и стук орудий, раздались гулкие удары барабанов, и в том месте, где стояла Арбела, блеснул огонь. Осажденные увидели с башен, как римляне в передвижной «черепахе» медленно приближались к стенам крепости, выравнивая дорогу для завтрашних операций. Парфяне зажгли на башне бочку смолы, чтобы осветить врагов для обстрела из метательных машин, ударили в барабаны, и через минуту, несмотря на ночное время, на римлян посыпались стрелы и огромные камни, низвергаемые баллистами с башен. Корнелин бросился туда, чтобы выяснить на месте событий, возможно ли продолжать работы.
[33] Винея – подвижное укрытие, в отличие от широкой «черепахи» делалась узкой. У славян аналогичное сооружение называлось гуляй-город.
Три «черепахи», – сколоченные из досок, покрытые мокрыми шерстяными плащами и овчинами, домишки на колесах, – озаренные трепетным огнем пылающей смолы, застряли в стадии от стен. Под их защитой легионарии с кирками в руках выравнивали дорогу шаг за шагом, а потом передвигали «черепаху» вперед. Солдаты боялись высунуть нос из-за прикрытия, потому что стрелы, падая из темноты небес, поражали неосторожных, впивались в доски, застревали в овчинных шкурах. Иногда с грохотом падал тяжкий камень. Схватив у какого-то солдата щит и прикрываясь им, Корнелин перебежал расстояние, отделявшее вал лагеря от «черепах» и вскочил под защиту дощатого домика.
– Почему не продвигаетесь вперед? – спросил он солдат.
Солдаты объяснили, что продвигаться вперед слишком опасно: со стен могут в одну минуту засыпать камнями, что необходимо обстрелять стены, чтобы отогнать воинов от военных машин. Корнелин подумал, что солдаты правы: пожалуй, парфяне еще произведут вылазку, и кинулся назад, обещая прислать сагитариев.
На лагерном валу стоял Каракалла и смотрел на огонь над арбелской стеной. Позади него находились Адвент и Ретиан, Цессий Лонг, Пертинакс и другие, все встревоженные, только что поднятые с постелей.