Я – Беглый
Шрифт:
Мы шли, не торопясь, оба молчали. Потом он сказал:
— Знаешь, почему я старуху свою бросил? Она письмо подписала, осудила израильских агрессоров. А я просил не подписывать. Никто б ей ничего не сделал, я б заступился. Но она, понимаешь, хотела подписать.
— Она не еврейка? — спросил я.
— Еврейка, почему не еврейка? Это всё не так просто. Но она не испугалась, а именно хотела подписать. А теперь в Обком пожаловалась на меня.
— Яков Львович, — нерешительно спросил я, а вы что — сионист?
Он с улыбкой глянул на меня:
— Ты вот что. Старайся дураком не быть…, — и с досадой
Этот странный и рискованный поступок имел, конечно, серьёзные последствия. Около года Вульф просидел на берегу, в ремонте. Но потом его снова выпустили в море. Начальство было в растерянности. Вроде б надо было давить его, а с другой стороны он был очень нужен. Но выход был, и выход этот проявился естественно, сам собой. Вульф стал пить всё больше и заметней. Это означало, что в любом случае, его дни на флоте сочтены, потому что, вопреки распространенному мнению, сильно пьющий человек судоводителем быть никак не может.
Самое забавное то, что автору этих записок только что предложили работу в каком-то новом, неслыханном женском журнале. С одной стороны денег нет, и надо соглашаться, а с другой — кажется, линять пора. Меня в России не было три года. До чего же переменчивая страна. Совершенно не могу узнать ничего. Кто бы такому человеку, как я, предложил такую работу три года назад?
Капитан Вульф в те времена очень удачно ловил сайру на свет. Ему удавалось «ловушкой» брать до ста тонн рыбы. Эту технологию у нас ещё немногие освоили. Он был, кажется, первым. И он сам сконструировал два металлических «выстрела» с фальшборта, на которые крепились мощные люстры, чтобы свет бил в толщу воды под прямым углом. К тому же, он никогда не жаловался на погоду, недостаток оборудования и снабжения. Как было обойтись без него? А эскапады его становились всё острее.
Однажды, южнее Гренландии, при волнении до восьми баллов, около десятка крупнотоннажных судов скопилось вокруг плавбазы «Ленинские Горы», ожидая очереди сдать груз. Некоторые стояли вторую неделю, а на промысле время — деньги. Подошёл и Вульф на РТМ «Николай Бровцев». Он оценил ситуацию.
— Старпом, кто это тилипается под базой?
— Мурманчанин. БМРТ «Близнец», капитан Ященко, Андрей Сергеич. Третий час пошёл, как он маневрирует. Ветер отжимной, и не могут концы подать. Сносит его.
— Видно, он в Макаровке выучился на тракториста. Рулевой отдохни, я за тебя, — он сам встал за руль. — И сходи, возьми у начпрода чарку (сто граммов спирта) для меня.
Опрокинув полстакана спирта, Вульф велел связать его с капитаном «Близнеца».
— «Близнец»… «Близнец», ответь «Бровцеву» как слышишь меня? Капитан Вульф на связи. Приём.
— «Бровцев», «Близнец» отвечает. Слышу хорошо. Капитан Ященко на связи. Доброго утречка, Яков Львович.
— И тебе другим концом да по тому же месту… Андрюха, слышь, погоди-ка снова поворот выполнять, ты не умеешь. Освободи мне подход к базе. За пять минут подойду.
— Товарищ Вульф, вы не имеете права, — закричал несчастный Ященко. — Я десятые сутки стою, не знаю, как мне людей успокаивать, а вы только что нарисовались. Видишь, Львович, погода не даёт…
— А, товарищ капитан… дальнего плавания,
— Ой, смотри, Львович, осторожней. У него жена в Севрыбе. Кляуза будет, — сказал старпом.
— А-а-а! Ничего не будет до самой смерти.
Он уже знал, что это не так. Но не мог по-другому. Несло его поперёк фарватера. В конце концов, как-то раз в порту, его вызвал зам. начальника Базы по кадрам и показал ему выписку из протокола вытрезвителя.
— Твои чудеса, Львович?
— Да ладно вязаться ко мне со всякой шелухой.
— Сходи рейс старпомом. Успокоится всё, я тебя направлю снова капитаном, а сейчас не могу, боюсь. Ты ж понимаешь.
— Нет, — сказал Вульф, — не понимаю. Я на это ухо глух. Которой я им сельди наловил, на сто лет хватит, она стратегический запас страны. Чего они от меня хотят? Чтоб я строевым шагом ходил? А перед кем тянуться-то?
— Ох, гляди, доиграешься.
Последний раз, когда я видел его, он уже был страшный, опухший, трясущийся и жалкий.
— Знаешь, Мишка, кто меня сожрал? — сказал он. — Добро бы люди, хотя люди, вообще-то, людей жрать не должны… Но меня вши заели, а это противно. Умирать мне будет плохо.
Почему нас не любит Россия?
К сожалению, есть серьёзные причины. Например.
В 73 году я был в командировке в Лоухи. Меня направили из Беломорской Лаборатории Белого моря с целью обнаружить по течению Керети, которая тогда имела статус Главной семужьей реки Карелии, какие-либо следы позитивной деятельности Рыбнадзора. В связи с этим, начальник районного Рыбнадзора уговорил меня не поселяться в гостинице.
— Там клопы, и, вообще, мы так гостей не принимаем.
Нас с рабочим из местных, который был мне придан, звали его Лёша Тишкин, отвезли в охотничий домик на берегу озера. Там нас ждали две чудесные девушки, которых нам представили так:
— О девках не беспокойтесь, мы их взяли из железнодорожной милиции и проверили на вензаболевания. Всё чисто. И — малопьющие.
Мне было тогда, кажется, двадцать восемь лет. Этого вполне достаточно для того, чтобы сообразить: Если девушку проверили в вендиспансере, это ещё никак не удостоверяет её небесную чистоту. Но я был такой дурак, что даже цели хозяев заведения мне не вполне казались ясны. Домик был полон сказочных деликатесов, и запасы коньяку неисчерпаемы. Первую свою ночь в качестве грозного ревизора я провёл совершенно неправедным образом. Проснулся с головной болью и страстным желанием повеситься, в крайнем случае просто провалиться сквозь землю. Над моей головой два голоса, мужской и женский, глухо бубнили:
— Ну, что, как они тут?
— Да что! Этот молодой, вообще, ненормальный. Всю ночь спать не давал, гляди — вся в синяках. Это ж тебе не протоколы писать. Вот гады. Правильно их наши на реке положили. Говорят, шестерых студентов…
— Молчи, дура, может не спит.
— Чего ему не спать? Наработался за ночь.
Когда я кое-как выбрался из койки и вышел во двор, на брёвнах во дворе сидел и курил мой Лёша. Вид у него был мрачный. И заря над озером за его спиной казалась праздничной как-то не к стати.