Я – борец! 2 Назад в СССР
Шрифт:
Тренер, мужчина лет пятидесяти, с бычьей шеей и «пельменями» ушей, оторвался от созерцания какой-то пары ребят, возящихся на «полу», увидев меня, пошёл ко мне, неспешно обходя борющихся детей. На нём был костюм, как у меня, только чуть поизносившийся. На ногах — борцовская обувь, только я не рассмотрел: подошва кожаная, как в САМБО, или резиновая. На груди серебристый секундомер.
— Приветствую. Ты брат чей-то? Тренировка только началась, забирать можно через час-двадцать. Смотреть тренировку я не разрешаю, учти. — на одном дыхании произнёс
— Доброго дня, — кивнул я. — Да нет, я не брат, мне бы потренироваться.
— Ты занимался когда-нибудь классикой? — спросил он меня.
— Нет, никогда, — сознался я.
— Ты староват, чтобы начинать. Тебе лет-то сколько?
— Семнадцать, — произнёс я.
— Конкретно я, беру детей с семи лет. Ты для моей секции старый слишком, да и с кем тебе тут работать? — он повернулся боком к детям, показывая на них рукой. — Вот лет десять назад тебя бы взял.
— Как вас зовут? — спросил я серьёзно желая «поработать» с возражениями.
— Михаил Васильевич, — проговорил он, — Фамилия Востриков.
— А я Медведев Саша. Занимаюсь САМБО у Кузьмича с птицефабрики.
— Фёдора знаю. У меня тоже клуб за «Трудовые резервы» выступает. Ну а ко мне зачем пришёл, раз тренер есть? — его левая бровь поднялась вверх, наверняка уже «записывает» меня в предатели, или перебежчики из секции в секцию.
— Я с разрешения тренера. Мне физика нужна ваша, классическая…
И чтобы объяснить ему, «зачем», я начал повествование с того, что у нас в виде спорта есть такой региональный агрессор — сын посла Серёжа Сидоров, которого в его весе никто остановить не может, потому как талантливый очень этот урод, вот затем и нужна классика, потому как, мои тренера увидели в у него уязвимость в физике.
Востриков слушал меня молча и, покачав головой, выдал:
— Я бы помог, но где мы тебе спарринг-партнёра найдём такого же, как ты веса?
— Спарринг-партнёр у меня есть, мы с ним можем в углу работать, чтоб детям не мешать, — нашёл что ответить я.
— Ладно. Записку от Кузьмича принесёшь, что он не против, тогда возьму. Завтра приходи с утра, у меня тренировка в девять.
— По записке понял, будет! А вот по тренировкам пока не могу, — и я потянул молнию, показывая перевязку.
— Это что? — спросил он.
— Преступника задерживал, вооружённого. Сказали пока недельку не тренироваться, — ответил я и по выражению лица понял, что мне снова скорее не верят, чем верят.
Тогда я дал новому тренеру справку.
— Стой, я думаю, что фамилия такая знакомая. Так это ты от дроби участкового закрыл сумкой? — выдал он поднимая на меня глаза от справки.
— Ну да, я, — кивнув произнёс я.
— И поди по тебе тоже попало, и оперировали?
— Нет, это был другой случай, и другой преступник.
— Ты в дружинниках так отличился? — продолжал удивляться Востриков.
— Да нет, мне же семнадцать ещё, и то только через
— Ладно. Какие у тебя задачи? Выступать по классике или вольной будешь? — серьёзно спросил меня он.
— Форму надо набрать сначала, хочу Сидорова на землю приземлить. Уж очень он давно не проигрывает. Я к тому же Кузьмичу обещал «Ворон» выиграть.
— «Ворон» выиграть — как два пальца, только тренироваться надо два раза в день, кроме выходных, чтобы отдых был. На области, конечно, сложновато будет, но тоже возможно, — начал рассуждать тренер. — В общем, жду от тебя записку от Кузьмича. Выздоравливай и приходи с другом своим.
И он крепко пожал мне руку на прощание — видимо, с уважением относился к милицейским делам.
— А можно приходить на тренировки смотреть, для насмотренности, пока не заживу? — спросил я.
— Тому, кто шкуры своей не жалеет перед бандитскими выстрелами, всё можно! — ответил мне тренер поворачивать к своим детям.
Отлично, адекватный человек! Побольше бы таких.
Я вернулся в общежитие, не забыв посетить ботанический уголок. Любо-дорого посмотреть: чистота и уют. А вечером снова был цех по намотке трансформаторов, ночью — прогулка с Аней, которая непрерывно болтала, какой Рыжик хороший и умный кот. А наутро я пошёл сдавать экзамен один, а получилось так, что сдал два. По техмеху даже не мучали, а по черчению зачли тот рисунок, который я оставил под деталью. Лепота!
Всю эту неделю я посещал утреннюю секцию, смотрел на борющихся детей и тренировал насмотренность. Классика, а в будущем греко-римская борьба отличалась от вольной почти так же, как самбо от дзюдо, панкратион от ММА — нюансами.
Основа всего была в том, что в классической борьбе были запрещены любые захваты ниже пояса соперника. Поясов, конечно же, там не было, как в дзюдо и самбо, а ребята работали в обтягивающих костюмах, называемых борцовским трико, хотя напоминали эти трико не трико, а майки, плавно перетекающие в обтягивающие шорты. Борцы классического стиля использовали преимущественно верхнюю часть тела — руки, плечи, грудь. Короче, разрешались броски с использованием корпуса, рук и плеч. В отличие от вольной борьбы, где позволялись захваты ног противника, подсечки, подножки, броски с захватом ногой, всякие обвивы и зацепы.
Генка сопротивлялся долго, говорил, что и так не отдыхает должным образом. Но я пригрозил, что притащу к нему в кровать какую-нибудь черноволосую бабу, и его светленькая пассия, найдя чёрный волос, ему глаз натянет на одно место. Согласие я от Гены получил со словами: «Чёртовы тамбовские ковры!» — намёк на то, что после удара о них у меня начались бзики.
Так прошёл месяц: «Борьба — это терпение», — говорил тренер по классике. — «Здесь не дерутся. Здесь думают.»