Я боюсь. Дневник моего страха
Шрифт:
Мои страшные фантазии, с одной стороны, безумны, а с другой – разве не живем мы в мире абсурдного кошмара? Мать, выбрасывающая младенца на помойку, – это не кошмар? Отец, насилующий свою маленькую дочь, – не абсурд? Женщины, убивающие молодую мать и сжигающие ее 4-месячного младенца живьем, – это что? Так почему же мои страхи безумны? А если они не безумны, то как же можно жить, не боясь?
Разговор с мужем:
– Я запрещаю тебе смотреть эти криминальные хроники! Посмотри на себя – опять вся белая! Переключи на другую программу!
–
– Зачем?!
Разговор с мамой:
– Мама! Вот зачем нас так мучают: показывают весь этот ужас, пугают? Что я-то могу сделать?
– Эту массу народа надо расшевелить. Она должна ужаснуться тому, что происходит.
– А как же быть мне, таким, как я? Ведь нам этого не надо, мы и так все понимаем, ты же знаешь. Меня ведь это убивает.
– Сейчас не до таких нервных, рефлектирующих особ, как ты. Надо что-то делать с сонным отупением большинства…
Забавно, даже в новые времена, когда обществу уже есть вроде бы дело до конкретного человека, ему все равно абсолютно плевать на меня. Это нечестно!
Ах, моя мама! Ее, как обычно, как всю жизнь, интересовали лишь проблемы общества, судьбы родины и состояние умов народных масс. А потому, когда дочь плакала и говорила, что ей плохо и страшно, это не пробивало женщину, которая вся в политике и в борьбе за очередное светлое будущее. И обществу не до меня (да и фиг бы с ним, с обществом!), и маме родной тоже (а вот это уже больно!).
Но продолжим чтение главки «Фобии». Если просто рассказывать о моих «фантазиях», которые росли, как грибы в сырости, то это, в конце концов, станет скучно. Если только так, фрагментарно…
Фобии
1. Дифтерия. Мы с Алисой гуляем в парке. К дочке подбегает ребенок лет шести с абсолютно забитым соплями носом, тяжело дышащий. Короткий диалог, и они разбегаются. Страх нагрянул минутой позже. Я вспомнила, что иногда дифтерия бывает в виде «упорно протекающего насморка со слизисто-гнойным отделяемым» (между прочим, шпарю наизусть). А у дочери нет прививки!
Дома начинается фильм ужасов. Лезу в энциклопедию, уточняю инкубационный период… Меня колотит. В 24.00 звоню в «Службу доверия», выслушиваю вежливое хамство… Не помню как, но вышла я из этого состояния довольно быстро, по-моему, на следующий день. Каково?
2. Ограбление. Я была уверена, что нас ограбят. Пару раз муж оставлял ключи в замке с наружной стороны двери. Я была убеждена, что слепок уже сняли. Но кстати, на сей раз моя фобия сослужила полезную службу – нам поставили (в обход многотысячной очереди – это услуга пристроившейся к милиции фирмешки) охранную сигнализацию. Здорово?
3, 4…?. Еще был этот чертов Сашкин военкомат, Алискин ларингит, ну и что-то там еще… Но как оказалось, и это было только начало.
Одна
Конечно, не совсем: с Алисой, с родителями на другом конце города. Но по существу, одна… Потому что набежали призраки, и не было рядом человека, который помог бы отогнать их. И это помогло им занять в моей жизни главенствующее
Саша уехал на полгода. Это было очень тяжелым моральным ударом по моим уже и так расшатанным нервам.
Видимо, груз ответственности за ребенка, свалившийся на меня одну, раздавил меня. Я слегка спятила на дочкином здоровье (слегка?). Уже слышу: а как же другие, остающиеся без мужей? И растят детей, и работают, между прочим, и не жалуются. Но я же говорю о себе! В чем-то я хуже этих самых «других», в чем-то, наверное, лучше. Но это я. Как будем сравнивать? Ерунда же…
Так вот, мне было очень тяжело. И не физически, а морально. Как я уже сказала, поначалу я «съехала» на здоровье Алисы. Это было и ужасно, и смешно. Но правда, как не посмеяться над тем, что я была уверена: одноразовый шприц, которым Алисе сделали прививку от дифтерии, но не при мне вскрыли, уже был использован однажды (а может, и не однажды). Я не сомневалась в этом ни минуты, а главное, чувствовала себя во всем виноватой, так как не смогла настоять на использовании своего шприца, с которым пришла в процедурный кабинет. (О, это чувство вины, как оно разрастется потом, каким большим станет – почти как страх. Собственно, они станут близнецами-братьями: страх и чувство вины.)
Смешно сейчас. А тогда… Тогда, уверовав в бесчестность медсестры, заразившей мою дочь СПИДом (и не меньше) и в свою стопроцентную вину в этом, я решила твердо… больше не жить. Этого не знал никто. Только Бог…
Бог
Мой первый ропот, но какой! «Я уже все двадцать раз поняла, я наказана, я повинилась – что тебе еще надо? Что душу мою ешь? Где твое хваленое милосердие? Или я такая страшная грешница, что в наказание из меня надо нервы по ниточке вынимать? Но уж если я такая дрянь, то… мне не о чем с тобой разговаривать!»
Тогда придумалась фраза: я-то в Бога верю, да вот Бог не верит в меня. А это страшнее, чем наоборот.
Кто-то скажет: это типичное психическое нездоровье. И я, честно говоря, растеряюсь: да, тогда действительно мои навязчивые идеи не поддавались, а точнее, с трудом поддавались моему анализу и владели мной безраздельно, как реальность. Но! Тогда одно большое НО! Такая болезнь, насколько я знаю, не может пройти сама, без лечения. А у меня в этом виде – прошла. И превратилась в нечто другое, «раздвоенное», о чем я уже писала – с полным пониманием происходящего и анализом. Хотя вроде бы и так у психов бывает… Не знаю…
Итак, страшные дни. Я ничего не ела, ничего не могла делать. Я лежала и смотрела на играющую дочь. Даже врагу моему не пожелаю пережить такие мгновения, часы! В какой-то момент Алису забрали к себе мои родители, и я осталась одна. Я твердо решила уйти, уйти из жизни навсегда, воспользовавшись отсутствием дочери.
Но на четвертый или пятый день что-то произошло, какое-то просветление. Пара телефонных звонков – маме, подружке детства, умнице и доброй чрезвычайно – и вдруг свобода! Отпустило! Кто меня спас? Что меня спасло? Бог? Но это напоминает спасение утопающего тем, кто сначала связал жертве руки, бросил в воду. А ведь таблетки уже были у меня в руке, огромная куча таблеток, чтобы заснуть навсегда. О, господи, не знаю, как с тобой разговаривать! Что ты есть в моей жизни?