Я буду тебе вместо папы. История одного обмана

Магуайр Тони

— А розового у вас нет? — в отчаянии спросила я.

Мысль о том, что мне придется отдавать мою малышку в одежде для мальчика, казалось мне невыносимой. Я не могла остаться с ней, так пусть «они» хотя бы увидят, какая она красавица, как я заботилась о ней. Я хотела, чтобы приемные родители знали, что я любила ее, и однажды рассказали моей дочери об этом.

— Это единственный свободный, — покачала головой Матрона. — Прости, Марианна, но придется ей надеть это.

Я видела, что она понимает мое отчаяние.

Матрона положила руку мне на плечо, стараясь

хоть как-то ободрить:

— Марианна, пойми, ее новые родители не обратят внимания на голубой комбинезон. Уверяю тебя, они обязательно ее полюбят.

Но я не могла успокоиться. Я старалась не плакать, чтобы мои слезы не были последним воспоминанием дочери обо мне. Я заморозила горе в своем сердце и не позволяла ему вырваться на свободу — потом у меня будет достаточно времени для того, чтобы погрузиться в отчаяние. Но этот голубой комбинезон грозил сломать мою выдержку.

Через несколько часов подъехала мисс Купер. В ее обязанности входила передача ребенка новым родителям. Не помню, что она сказала, когда забрала Соню из моих рук. Знаю только, что потом я стояла у окна и как завороженная смотрела на женщину, идущую к машине с маленьким свертком.

Это мое последнее воспоминание о дочери — крохотная девочка в мальчишеской одежде исчезает где-то в глубине автомобиля.

Машина социального работника выехала на дорогу, и я вдруг представила, как, наверное, страшно сейчас моей малышке, ведь ее неожиданно оторвали ото всего родного и поместили в незнакомое место, которое странно пахнет и трясется.

Думает ли она, куда я пропала? Хочет ли снова оказаться у меня на руках и услышать, что я ее люблю? Будет ли она плакать? Встретит ли новых родителей с мокрым от слез личиком?

Все новые и новые вопросы не давали мне покоя. Но особенную боль причинял последний: сколько времени ей потребуется, чтобы забыть меня?

Глава тридцать пятая

Днем за мной приехал отец на соседской машине. Я слабо помню, о чем мы говорили (если вообще о чем-то говорили) по дороге домой. Наверное, я успела попрощаться с девочками, наверное, поблагодарила Матрону, но что именно я им сказала, ускользает от меня точно так же, как и несколько дней, проведенных в родном доме перед школой. Горе настолько поглотило меня, что мне казалось, будто я живу во сне, где нет ничего, кроме гнетущего чувства потери и воспоминаний о моей малышке.

Кажется, мы с мамой ездили в город, чтобы купить мне школьную форму. Я знаю это потому, что в первый день занятий я проснулась и обнаружила форму на двери своей комнаты. Серая юбка, белая блузка, а на полу — пара черных туфелек и воткнутые в них белые носочки. Судя по всему, на этот раз родители хотели, чтобы я ничем не отличалась от других учениц.

Я сильно удивилась, когда отец решил подвезти меня.

— Тебе нужно приехать пораньше, — объяснил он. — Директриса сказала, что хочет поговорить

с тобой до начала уроков.

Я промолчала, но всю дорогу меня мучили дурные предчувствия. Интересно, что она знает обо мне? Ей известно, что меня почти девять месяцев назад исключили из другой школы? Нет, важно другое: известно ли ей, почему меня исключили? Разумнее было бы спросить об этом у отца, ведь он уже общался с директрисой. Но за все время родители ни разу не употребили слова «беременность», «ребенок», «усыновление» и «Марианна» в одном предложении, словно не было в моей жизни Дома для незамужних матерей, так что вряд ли папа обрадовался бы моим вопросам.

Мы доехали слишком быстро, во всяком случае, так мне показалось. Не сочтя нужным подбодрить меня, отец остановил машину у школьных ворот и молча ждал, пока я выйду. Когда я поставила ноги на землю, то почувствовала, как от волнения дрожат коленки.

Новая школа была больше предыдущей, я сразу обратила внимание на теннисные корты и зеленые лужайки, но ничто не могло избавить меня от противного холода в животе. Закинув школьный ранец на плечо, я неохотно отправилась на поиски кабинета директора.

Вместо холодной, суровой женщины, которую я успела себе вообразить, меня встретила невысокая улыбчивая толстушка. С самого начала она дала мне понять, что ей известно о моей беременности, но она не собирается меня осуждать.

— Здравствуй, Марианна. Проходи, садись, — приветливо улыбнулась директриса. — Я знаю, что тебе нелегко пришлось в последнее время, но надеюсь, в нашей школе ты будешь счастлива.

Эта неожиданная доброта привела к тому, что мои глаза наполнились слезами, которые я сдерживала с тех пор, как вернулась домой, но директриса тактично сделала вид, что не замечает этого.

— Пришло время подумать о будущем, Марианна, — сказала она, прежде чем поинтересоваться, кем я хочу стать после окончания школы. Я видела, что на столе лежит мое досье с прежнего места учебы, где содержалась вся информация о моей успеваемости, поведении и, конечно, о причинах исключения.

Я никогда не задумывалась о том, чем хочу заниматься в жизни, но, сидя в кабинете директрисы, вдруг поняла, что хочу работать медсестрой и ухаживать за детьми. Я сразу сказала ей об этом и ожидала услышать в ответ то, что и так знала: мои оценки недостаточно хороши, я много пропустила, так что шансов у меня мало… Но она лишь ободряюще улыбнулась и выслушала меня, не перебивая.

Директриса действительно сказала, что мне придется поработать и подтянуть многие предметы, но она не видела причин, которые помешали бы мне осуществить свою мечту. Если, конечно, я не буду лениться. Она добавила, что я могу начать с учебной больницы; там я буду жить в специальном доме для медсестер и выполнять работу вспомогательного персонала. Таким образом я получу необходимый опыт, чтобы подняться по служебной лестнице. Директриса объяснила, что, конечно, хорошее образование позволяет быстрее достичь необходимой квалификации, но у таких девочек, как я, тоже есть шанс.