Я – доброволец СС. Берсерк Гитлера

Валлен Эрик

От соединения, которое должно было сокрушить плацдарм большевиков, словно удар тяжелой кувалды, остались лишь жалкие обломки. Атака провалилась, еще даже не начавшись. Наш разведывательный батальон, элитное соединение, равных которому нельзя было найти на всем Восточном фронте, понес чуть ли не самые тяжелые потери за всю войну. И все это произошло буквально в течение получаса, не больше, хотя именно в таких ситуациях ты полностью теряешь ощущение времени.

Весь перемазанный кровью погибших товарищей, я забежал за угол сарая. Наш бронетранспортер пропал! Похоже, кто-то из экипажа сумел увести его из-под града снарядов, понимая, что это последнее, что у нас осталось. Но в результате я остался один, как перст! Я понятия не имел, где

теперь должен собраться батальон после этого удара. В то же самое время легко было догадаться, что вскоре большевики сами перейдут в наступление, бросив вперед танки и пехоту, потому что этот яростный обстрел был лишь подготовкой атаки. Они вели огонь не только по деревне. Грохочущие раскаты доносились и справа, и слева. Готовилось решающее наступление!

Несколько человек прибежали с дальнего конца деревни. Двое солдат тащили раненого товарища с окровавленной повязкой на голове. Было ясно, что они прибыли с передовой. Не обращая внимания на осколки снарядов, свистящие вокруг, они бежали дальше. Но тут один из них упал, ему оторвало голову, и кровь фонтаном ударила из горла. Другому оторвало ногу выше колена, и он рухнул ничком. Я никак не мог помочь им, нигде не было видно санитаров. Вероятно, их тоже разорвало на куски. Со всеми, кто находился в деревне, было покончено.

Один из армейских пехотинцев, стоявших неподалеку, завопил, заметив меня сквозь пелену дыма. Я лежал, практически беззащитный, у каменного фундамента одного из домов.

— Иваны прорвались там! Идут целые толпы! — кричал он.

Вот теперь я тоже побежал! Перепрыгивая через трупы, я помчался назад, держа в руке пистолет, свое единственное оружие. Солдаты Красной Армии могли появиться в любой момент, и я приготовился продать свою жизнь как можно дороже.

Хотя времени внимательно разглядывать, что творилось в деревне, у меня не было, увиденное врезалось мне в память. Посреди улицы сидел старый солдат фольксштурма. Его совершенно седые волосы были залиты кровью из раны на голове. Рядом с ним валялся его панцерфауст. Он придерживал голову раненого молодого эсэсовца и нежно гладил стремительно бледнеющие щеки. У эсэсовца были оторваны обе ноги. Он был обречен, но было жутко встретить его жалобный, молящий взгляд, который должен был вот-вот угаснуть. Но я не мог взять раненого с собой. Он наверняка истек бы кровью раньше, чем я протащил бы его хотя бы немного.

Я бежал дальше, не сбавляя скорости. Утомленные солдаты вермахта, которые не могли удержаться рядом со мной, постепенно отставали. Но как бы быстро я ни бежал, выбраться из-под смертоносного ливня снарядов казалось невозможным. Он двигался вперед с той же скоростью, с какой я бежал. Наконец, когда я миновал небольшой лесок, он несколько ослабел. Но позади меня все гремело, гудело и содрогалось. Этот обстрел катился дальше, как исполинский дорожный каток, сминая все на своем пути.

Дамба была прорвана. И, подобно потоку воды, устремившемуся в брешь, Красная Армия ринулась вперед с плацдарма под Кюстрином, взломав немецкую оборону. Русские в течение нескольких дней накапливали силы, сосредоточив большое количество войск на крохотном пятачке. Они потоком шли через реку, днем и ночью, совершенно не опасаясь нашей авиации. Удар был нанесен в узком секторе, что еще больше усилило его и без того сокрушительную мощь. Я уже понял, что фронт на Одере прорван. Слова обергруппенфюрера Штайнера звучали у меня в ушах: «Как все это закончится?» Я повторял этот вопрос снова и снова, пока бежал по полю, судорожно облизывая пересохшие губы и пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Дело в том, что вдали под деревьями я увидел небольшую группу машин.

Там были и наши бронетранспортеры, командование которыми принял адъютант роты. Именно он вместе с водителем другой роты подобрал меня и привез сюда. Командиром роты взамен раненого был назначен новый офицер, еще один командир роты погиб, были ранены два командира взводов. Адъютант роты Худелист

задержался, чтобы подобрать всех отставших. Он сообщил мне, что 12 человек из моего взвода погибли в деревне, а мой водитель, который вывел бронетранспортер из горящего сарая, сумел выскочить из деревни, но взлетел на воздух вместе с машиной, получившей прямое попадание, буквально у него на глазах. Из десяти бронетранспортеров минометного взвода уцелели всего четыре, причем с неполными экипажами! За короткий промежуток времени я потерял больше людей, чем за несколько дней упорных боев в Штеттине.

К опушке леса начали подходить солдаты с рухнувшей передовой. Мы бросились к ним и подхватили тех, кто был в самом тяжелом состоянии. Они были совершенно измучены и сломлены. Мы погрузили в наши машины как можно больше раненых и перевязали их, как могли. Самых тяжелых уложили на решетчатый настил днища. Остальные бежали следом, когда мы отправились на соединение с остатками нашего потрепанного батальона. Но к некоторым все-таки вернулись боевой дух и силы. Вид наших бронетранспортеров вселил в них пусть слабую, но уверенность.

Добравшись до ближайшей дороги, мы остановили несколько пустых санитарных машин, которым и передали раненых солдат вермахта. Мой бронетранспортер был серьезно поврежден и требовал капитального ремонта в ближайшей походной мастерской. Он даже мог ездить, но тихонько. И все-таки мы смогли последовать за остальными машинами, хотя не могли держаться рядом с ними.

Вот так, несколько неожиданно, мы остались совершенно одни, затесавшись в ряды армейского подразделения, которым командовал майор, награжденный Рыцарским Крестом. Я уже видел его ранее в деревне, где он командовал моторизованным подразделением, которое вместе с нами должно было отправиться на фронт. Судя по всему, сейчас он собрал всех, кто еще мог сражаться, и пытался хоть как-то остановить отступление. В данный момент он был целиком занят тем, что старался организовать линию обороны, идущую полукругом по полю. Советские истребители метались над полем на бреющем, гоняясь буквально за каждым солдатом.

С искаженным лицом, размахивая пистолетом, майор метался среди своих солдат. Но это было форменное самоубийство! Когда он увидел наш медленно ползущий бронетранспортер, он бросился к нам, приказывая остановиться. У него на лице было ясно написано, что бронированная машина — это именно то, что ему сейчас требуется. Водитель притормозил, и адъютант роты Худелист, который сидел наверху, спокойно спросил, даже не пытаясь притвориться вежливым, что все это значит. Я высунулся из люка и с интересом слушал. Дело в том, что офицеры Ваффен СС не слишком уважали армейцев, и в СС Железный Крест 1-го класса ценился так же высоко, как Рыцарский Крест в армии. Если бы вы только могли видеть лицо майора, который пришел в бешенство, выслушав адъютанта.

— Я полагаю, что вы просто удираете! — заревел он.

— Что вы, нет. Мы просто идем на соединение со своей частью, — ответил адъютант, по-прежнему сидя на борту бронетранспортера.

— Если вы немедленно не покинете машину и не начнете разговаривать со мной нормально, я сделаю дырку в вашем брюхе! — бесновался майор, размахивая пистолетом.

Мы с адъютантом обменялись быстрыми взглядами. По багровому лицу майора и его бешеным глазам было понятно, что он способен на такое. Адъютант спрыгнул с машины, стал по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал:

— Герр майор, я адъютант четвертой роты разведывательного батальона панцер-гренадерской дивизии СС «Нордланд», вместе с двумя солдатами и бронетранспортером минометного взвода следую к пункту сбора роты.

— Вы нужны мне здесь. Вы будете оказывать нам огневую поддержку. Ожидайте моих приказов! — заявил майор и повернулся, чтобы дальше руководить организацией обороны.

— Герр майор, машина в ее нынешнем состоянии бесполезна. Согласно приказу, ее надлежит доставить в ближайшую походную мастерскую для ремонта, — осмелился возразить адъютант.