Я – доброволец СС. Берсерк Гитлера
Шрифт:
Изящно повернув, мы остановились на городской площади, украшенной небольшим водоемом, который был обсажен цветами. В мирные, более счастливые дни это была игровая площадка для городских детей с горкой, качелями и песочницей. Я буквально увидел, как всего неделю или несколько дней назад девочки с белокурыми волосами играли здесь, наполняя воздух радостным смехом. Сегодня они, вероятно, бегут по дорогам на запад, преследуемые американскими истребителями или вообще лежат в канавах с кровью на волосах. Сегодня качели были пустыми, напоминая нам о русских армиях поблизости. И доносились совсем другие звуки, не мягкие и радостные, а жесткие и пронзительные. Зеленая лужайка со свежей травой и клумбы со сверкающими весенними цветами были сильно изуродованы, молодые деревца — сломаны и расколоты снарядами.
В городке со всех сторон слышался сильный грохот. Мы бегом пересекли площадь, свернули в переулок и помчались вверх по довольно крутому холму. Именно там, на верхушке, зажатое между домов, стояло штурмовое орудие, которое мы намеревались отремонтировать и забрать с собой. Длинный ствол, указывающий на восток, торчал из-за домов. Солдат нигде не было видно, но можно было слышать грохот и лязганье. Во всем остальном город казался мертвым. Буквально перед тем, как мы достигли вершины холма, с другой его стороны послышался грохот танковых гусениц.
— Быстрее, мужики! Наши танки начинают отступать! — крикнул я остальным.
Именно в тот момент показался танк, который с усилием поднялся на холм и замер во всем своем великолепии. Я просто остолбенел. Черт, я спятил? Этот длинный ствол, эта башня — танк «Иосиф Сталин»! В моей голове что-то щелкнуло, и душа ушла в пятки.
— Уходите! Это иван! — заорал я и чуть ли не кувырком полетел вниз по холму.
Русские оказались удивлены гораздо меньше нас, потому что прежде, чем мы пробежали какое-то расстояние, первый снаряд уже просвистел между зданиями. Мы бежали как от огня, но стало только хуже! Снаряды свистели и выли между нами, над нами, вроде даже под нами, и выход на площадь внизу казался далеким миражом. Испуг придал нам сил, втянув головы в плечи, мы помчались вниз по булыжникам мостовой. При каждом глухом ударе сверху сердце замирало, но стрельба русских была слишком неточной, снаряды рвались на другой стороне площади. Тогда они начали стрелять наискосок по стенам домов, чтобы задеть нас осколками. Они пронзительно свистели прямо у нас над головой и звенели по мостовой. Мой левый рукав был вспорот осколком, у одного из механиков кисть была разорвана, и кровь летела брызгами в стороны, потому что он бежал, размахивая руками. Но нам удалось уйти!
Наконец-то! Отчаянным рывком мы забежали за угол дома на площади как раз в ту секунду, когда окно разлетелось вдребезги. Не требовалось никакого приказа, чтобы заставить нас бежать изо всех сил к нашему автомобилю у пруда. Я успел глянуть налево и заметил, что там появились большевики с автоматами наперевес. Они не слишком осторожно двигались вдоль стен домов с восточной стороны главной улицы к площади. Лишь теперь я вспомнил, что именно кричали нам парашютисты, прятавшиеся за брандмауэром, когда мы проезжали мимо! «Город находится в руках иванов!» Надо было слушать повнимательней!
Когда мы перебегали через лужайку, я вдруг заметил желто-коричневую фигуру в машине, которая с любопытством разглядывала пулемет. Прежде чем он успел среагировать, я выхватил свой пистолет, и противник рухнул на пулемет. Прямо в автомобиле! Вальтер отбросил большевика в сторону. Он оказался маленьким киргизом с плоским лицом и раскосыми глазами. Мы с разбега запрыгнули на заднее сиденье и выставили пулемет через борт. Механик с целыми руками держал наготове автомат. На максимальной скорости мы объехали водоем и понеслись прочь из города. Большевики на другом конце площади побежали было за нами, но Вальтер прижал их к земле огнем пулемета. Русский патруль, двигавшийся нам навстречу, был настолько ошарашен нашим появлением, что никто даже не подумал стрелять. Зато Вальтер и механик подумали, и русские посыпались на землю, как сбитые кегли.
Острый запах дыма исчез, и теперь нас снова обдувал свежий ветер. Мы вырвались из города, оставив большевиков позади, и старались еще больше увеличить скорость. Только теперь мы ощутили страшное напряжение. Пот бежал ручьями по нашим спинам и горячим лицам, заливая глаза, которые жгло от соли, и попадал в рот. Мы задыхались от волнения и напряжения, которое не отпускало, пока мы не вернулись в тыловое подразделение.
Там
После всего, что произошло, мы должны были попросту сдохнуть, накрыться, отдать концы. Но мы сжимали зубы и заставляли себя продолжать сражаться еще более упорно. Мы действовали совершенно автоматически, не раздумывая, на одних инстинктах, которые помогают опытному солдату-фронтовику выживать, хотя теоретически он должен уже погибнуть либо во время бомбардировки, либо в ближнем бою, либо попав в засаду. В таком состоянии запредельного утомления мозг уже не мог воспринимать что-либо еще. Только теперь мы полностью показали значение несгибаемого боевого духа, твердых убеждений и четкого понимания причин борьбы, ведь все это необходимо солдату на фронте. Без этого он, конечно, может сражаться, особенно если его поддерживает многочисленная артиллерия, авиация и танки. Но при неблагоприятных обстоятельствах, перед лицом кажущегося непобедимым врага, который имеет огромное превосходство в живой силе и технике, без поддержки тяжелого оружия солдат может упасть духом и сам будет стремиться в плен.
Глава 9 Искра надежды!
Когда ты практически постоянно участвуешь в боях на передовой без всякой связи с внешним миром, а дни и ночи сливаются в непрерывный водоворот бомбежек, ближнего боя, артобстрелов и других выматывающих нервы событий, ты теряешь ощущение времени. Создается впечатление, что колесо времени остановилось и настоящее стало вечностью.
Казалось невозможным убежать от этого проклятого настоящего. Для нас оно стало периодом постоянного нервного напряжения, потрясений и ужасающих картин. Отдельные события в длинной цепи роковых дней и ночей перемешались в одну огромную, нереальную картину ужаса, в которой даже сегодня трудно различить детали. Общее впечатление о том кровавом апреле 1945 года, которое сохранилось по сей день, — это чувство отчаянной последней битвы одиноких воинов. Почти безоружные, истекающие кровью из бесчисленных ран, мы противостояли врагу, имевшему неограниченные ресурсы.
Мы приближались к Берлину. Пейзаж изменился. Мы въехали в сосновые леса Бранденбургской марки, небольшие озера сверкали между деревьев. Загородные дома, таверны и небольшие гостиницы для велосипедистов и автомобилистов, которые имели обыкновение приезжать из Берлина по воскресеньям, стали более многочисленными. Теперь они были пусты или там временно располагались раненые и уставшие солдаты. На фронтоне симпатичной небольшой таверны рядом с шоссе мы встретили сверкающие слова « Berlin bleibt Deutsch!» (Берлин остается немецким!). Они были нарисованы на стене поверх выцветшей рекламы пива «Берлинер Киндл».
Когда мы впервые увидели эти слова, у нас появилось чувство полнейшей безысходности. Борьба подходила к концу. Исход войны должен был определиться сейчас или никогда. В противном случае все, за что мы добровольно боролись столько лет, полных лишений, трудностей и неописуемого морального напряжения, погрузится в хаос. Это будет катастрофа, не имеющая равных в истории человечества.
Berlin bleibt Deutsch!Какую же длинную дорогу пришлось нам пройти, чтобы увидеть этот последний отчаянный призыв к борьбе! Когда-то мы шли победным маршем по безграничным равнинам Восточной Европы. С боевым задором юности мы бросались в сражения, которые вошли в историю. Многие из нас после боев на Кубани и Тереке, у Малгобека и Майкопа, возможно, уже видели Азию за покрытыми снегом вершинами Кавказа, которые кутались в холодные белые облака.