Я догоню вас на небесах (сборник)
Шрифт:
— Тебя мы в бараний рог согнем и коленом под зад, — сказал прежний состав президиума. — Отказывайся от своих слов.
— Не откажусь.
— Тогда, гад, живи, но помни. Все вернется на круги своя. Мы снова займем места. А ты… Да, собственно, кто ты такой? — Прежний состав президиума потянулся его душить. Виктору Петровичу шагнуть бы вперед — разделительная полоса и шириной-то всего ничего, но Виктор Петрович этого не знал, а движение вперед еще не вошло у него в привычку, и он снова шагнул назад. И снова оказался
— Не отступлю, — сказал Виктор Петрович и снова шагнул вперед.
Прежний состав президиума ухватил его за шею, стал гнуть.
— Не согнете, — хрипел Виктор Петрович.
— Согнем.
— Я лучше в реку скакну. Утоплюсь лучше.
Члены президиума захохотали с кавказским акцентом. Виктор Петрович знал на собственном опыте — язва желудка и кавказский акцент происходят от частого произнесения кавказских тостов.
— Не скакнешь. Все вы слабаки — дохлый номер.
Виктор Петрович, кряхтя, залез на перила, крикнул:
— Назад хода нет! — и прыгнул в пучину.
По мосту шли парень и девушка.
— Смотри, Вася, — сказала девушка. — Зачем это он с моста прыгнул? Может, разочарованный?
— В такую ночь и разочарованный? Это йог, — сказал парень. — Йоги по ночам тренируются, чтобы публику не смущать.
— Если йог, почему не выныривает?
— Он на дальность нырнул. Йоги на дальность здорово могут.
Прислонились они к перилам, смотрят, где йог вынырнет. Разделительная черта на таких молодых не действует. У них еще прошлого нет. Но девушка ощутила все же непреодолимое желание взять парня за руку и не пускать его в йоги. Пусть лучше автоспортом занимается, художественным фотографированием.
— Вот он! — крикнул парень восторженно. — Смотри, аж где вынырнул.
Девушка с трудом разглядела в мелких волнах йога, почти у левого берега. «Сколько же тренироваться нужно, чтобы так далеко нырять? — подумала она. И решила: — Все равно, если даже настоятельная необходимость будет, я сама нырну — Васю не пущу».
А Виктор Петрович углубился в омут, даже глотнуть приготовился воды, чтобы уже не выныривать. Но река, словно ладошкой, ему рот зажала. Другой ладошкой, и третьей, и пятой, и двадцать пятой под зад, под зад — и наверх его вытолкала.
«Не могу, чтобы они в президиуме сидели!» — крикнул Виктор Петрович и полез на глубину, но река его обо что-то легонько ударила. «И я не могу, — сказала она. — Задыхаюсь. На пятимиллионный город ни одной конторы по охране воды. Даже за проституток взялись, а на чистую воду всем наплевать. Даже тебе. Ты зачем с моста прыгнул, не сняв башмаки? В свою паршивую кровать ты в башмаках не полезешь. Выступи в защиту меня, прошу как друга».
На
У парапета милиционер стоит. Приветливо улыбается.
— Сколько? — спросил Виктор Петрович.
— Гражданин, полюбуйтесь на красоту белой ночи и на шедевры архитектуры. Я уже пятый год в Ленинграде и не устал любоваться.
Виктор Петрович полюбовался. Красота — дух захватывает, но тревожно ему.
— Может, в двойном размере?
Милиционер поправил фуражку.
— Представьте, у меня час назад родилась дочка.
— Поздравляю… Сколько с меня?.. — У милиции тоже есть план по валу — тема, конечно, закрытая, и, чтобы стать милиционеру роднее, Виктор Петрович сказал: — Можно мокрыми? На пеленки.
Милиционер поиграл свистком. Грусть была в этой игре.
— К вашему сведению, гражданин, милиционеры, у которых в такую волшебную белую ночь родилась дочка, штрафы не берут. — Он поднес руку со свистком к козырьку, зафиксировал это движение пружинным выпрямлением пальцев, сказал: — Честь имею, — и пошел по набережной к Дому ученых.
Виктор Петрович сконфузился, отряхнулся, отжал кое-как пиджачок и брюки и, направившись на Дворцовый мост, попытался представить привычные к сидению фигуры президиума, хоть и не совсем похожие, но смахивающие на толстые щупальца с многочисленными присосками. И не то что стало ему жаль их как раритеты, но как-то вроде бы да. Он не находил слов. Но искал.
— Я вас люблю, — подсказала ему белая ночь, поскольку других слов говорить не умела.
Он вздрогнул.
— Перестань. Не шути так.
И бросился к середине моста, к чиру, чтобы грудью прорвать заслон. Пусть видят — он хотя и в мокрых штанах, но вполне несгибаемый.
К мосту подходили буксиры и лихтеры. У капитанов этих судов были свои проблемы, и у летчиков, летевших куда-то в ночи. Даже старики, уже готовые предстать перед судом всевышнего, не могли в эту ночь успокоиться — они не знали, разрешат ли их прикопать к ранее умершим родственникам или пошлют по целевой разнарядке на дальний погост, где и могилы-то приготовляют не похоронщики, а трактор-канавокопатель.
Стоэтажное поле
Субтильная девушка в белых брюках и желтой майке по гранитному парапету на фоне облаков скакала, словно хотела написать спиной на ленинградском историческом небе: «Цветы, цветы…»
А он подошел к ней, озабоченный студент Аркадий, со словами: «Салют, Мария!»
— Не приставай, — сказала она. — У меня брат боксер. Он тебе врежет.
— Я серьезно. Как тебя звать?
— Глафира.
— А сокращенно?