Я досчитаю до пятидесяти...
Шрифт:
Он вышел минут через пять, подошел ко мне.
– Как Стася?
– Проснулась.
– Как она себя чувствует?
– Физически нормально.
– Как долго она пробудет в больнице?
– Если все будет хорошо, то дня через три ее выпишут.
– Я хочу увидеть свою жену.
– Глеб, - сказал Пашка, - не ходи туда, не надо.
– Она, - медленно подбирая слова, спросил я, - винит меня? Не хочет меня видеть?
Пашка прикурил сигарету, глубоко затянулся.
– Она винит себя, Глеб. И это самое плохое.
– Она что-то сказала?
– Да ничего особенного она не сказала. Только это невооруженным глазом видно, винит она
– Скажи, если бы она была в Москве, ребенка удалось бы сохранить?
– Я не знаю, Глеб. И никто не знает. Медицина не терпит сослагательных наклонений.
– А ты? Ты как считаешь?
– Как врач, я ответил на твой вопрос. А как мужчина, вот что тебе скажу: если бы ты держал свой член в штанах и не гулял налево, она бы не застала тебя с любовницей. Не сбежала бы от тебя на черте-знает-какой остров в жопе мира и не просидела бы там два месяца. Она бы пошла в хорошую клинику в Москве и наблюдалась бы у лучших врачей. Помогло бы это ей? Я не знаю. Возможно, этого ребенка она бы выносить не смогла. Но, возможно, у нее бы осталась надежда забеременеть еще. Скорее всего, осталась бы. Мужчина должен защищать свою женщину, Глеб. Ты не защитил. И теперь она лежит в палате, улыбается как кукла и тихо ненавидит себя. Ты знаешь, что она сказала, когда пришла в себя после наркоза и узнала, что детей у нее больше не будет? Она сказала: "вот все и кончилось"! Так что не ходи к ней, не делай ей еще хуже. И еще. Ты, Самойлов, больше не звони мне. Не о чем нам с тобой разговаривать.
Он развернулся и ушел. Я даже не заметил куда. Стоял, как громом пораженный. Потому что Пашка был прав. Если бы я не был таким мудаком, Стася осталась бы в Москве. Мы бы нашли самого лучшего гинеколога. Он бы наблюдал ее постоянно. И даже если бы с ребенком что-нибудь случилось, медицинскую помощь ей бы оказали вовремя. Из-за меня, моя жена осталась одна. Что она почувствовала, когда узнала о ребенке? Собиралась ли мне сказать? Была ли готова меня простить? Или, наоборот, навсегда вычеркнула меня из своей жизни? А сейчас? Что мне делать сейчас? Наверное, Пашка прав. Нужно дать Стасе время прийти в себя. Хотя бы сегодня. А завтра я приду к ней. И пусть говорит, что хочет. Пусть винит меня. Только бы не себя.
Бессонная ночь давала о себе знать. Поехал домой. По дороге позвонил Зинке.
– Чего тебя нужно?
– начала она.
– Зина, ты знаешь, как Стася?
– Нормально. Лежит, видеть никого не хочет.
– Зина, меня к ней вчера не пустили.
– Правильно сделали. И сегодня не пустят. И завтра тоже.
– Почему?
– Глеб, она просила никого к ней не пускать. НИКОГО, понимаешь?
– Но я должен быть с ней!
– Глеб, ты понимаешь, что она сейчас чувствует?! Она ребенка потеряла!
– Она потеряла нашего ребенка, Зина! Именно поэтому я должен быть с ней!
Зинка вздохнула в трубку.
– Глеб, я тебя понимаю. Ты сейчас успокойся и подумай о том, что она не только ребенка потеряла. Она потеряла возможность иметь детей. Вообще. Навсегда.
– Зина, над этом проблемой мы со Стасей подумает позже. И решим ее.
– Нет, Глеб. Это ты так считаешь. А Стася думает по-другому. Это у нее не может быть детей. А у тебя - сколько угодно. Ты ведь ей уже показал однажды, что она не единственная женщина на свете.
Я не нашелся, что ответить, а Зина продолжила:
– И еще. Вспомни-ка, из-за чего она улетела в Малайзию! И ответь на вопрос: почему тебя не было рядом в ней, когда умирал ваш ребенок? Молчишь? Вот и молчи. И не ходи к ней. По крайней мере сейчас.
– Хорошо, - сказал глухо.
– У меня только одна просьба: позвони, когда ее выпишут. И пришли счет из клиники, я все оплачу.
– Позвоню, - коротко ответила Зина
А я доехал до дома и понял, что нет у меня сил думать об этом. Нужно взять паузу. Пусть Стася выйдет из больницы, я поеду к ней. Мы все решим. Мы возьмем суррогатную мать, мы усыновим ребенка, купим, в конце концов. Главное, что бы Стася была здорова. И счастлива. И со мной.
Желание выпить стало таким огромным, что я не стал себя сдерживать. Напился, как сапожник. И на следующий день тоже напился. И еще на следующий день. И, наверное, продолжил бы пить и дальше. Но на третий день моего запоя позвонила Зина и сообщила, что Стасю выписали из больницы, и дала ее новый адрес.
Я ехал к Стасе в полной уверенности, что все еще можно решить, что можно хотя бы постараться зачеркнуть прошлое и попробовать начать сначала. Я был уверен, что смогу ее уговорить. А уговаривать не пришлось. Оказалось, что Стася все уже решила. И когда посадка на рейс Москва - Нью-Йорк была окончена, я сел в машину, чтобы покинуть аэропорт. Только что-то держало меня. Какая-то нелепая надежда на то, что вот сейчас стеклянные двери откроются, и из них выйдет моя жена. И подойдет ко мне. И я посажу ее в машину и повезу домой. И все будет хорошо. Самолет давно улетел, двери открывались с завидной регулярностью, выпуская из здания других пассажиров, а я все сидел и сидел. Потом завел двигатель и медленно поехал к выезду, чувствуя, что безвозвратно потерял что-то важное. Что-то, без чего моя жизнь никогда уже не будет прежней.
Глава 18. Стася
По дороге в клинику я сидела, боясь пошевелиться, судорожно сжимая ноги. Мне казалось, если я их разожму, кровь хлынет из меня потоком. А для меня это была даже не кровь, это была жизнь моего ребёнка.
Пашка притормозил у самых дверей приемного покоя, выскочил из машины и на руках занес меня в больницу.
У неё маточное кровотечение, - закричал громко, - позовите Суслова, я звонил. И каталку скорее.
Меня положили на каталку и повезли в отделение. Пашка шёл рядом, держа меня за руку. По дороге к нам присоединился врач, кажется, тот самый, которого звал Пашка. Меня отвезли в смотровую, сделали узи.
– Станислава Юрьевна, - обратился ко мне врач, - дело в том, что некоторое время назад ваша беременность замерла. Плод перестал развиваться. В таких случаях его удаляют. Поскольку данная процедура не была проведена вовремя, у вас началось воспаление.
Я слушала и никак не могла понять, о каком плоде идёт речь. Потом сообразила. Плод - это наш с Глебом ребёнок. Но что значит «беременность замерла»?
– Что с моим ребенком? Он ... жив?
– Станислава Юрьевна,
– Можно просто Станислава, - перебила я.
– Станислава, мне жаль, но ваш ребенок умер. Нам нужно провести процедуру...
– Вы хотите сделать мне аборт?!
– Стася, - вмешался Павел, взяв меня за руку, - это не аборт. Необходимо извлечь биологический материал, чтобы не допустить развитие воспаления.
Я вырвала свою руку. Зачем он вмешивается? Мне захотелось, чтобы на месте Павла был Глеб. Он не стал бы называть нашего ребёнка «биологическим материалом». Он бы защитил нас, и все было бы хорошо. А потом до меня дошли слова врача - наш ребёнок умер. А я даже ничего не почувствовала! А ведь должна была! Какая же я после этого мать! Глеб, мне нужен Глеб. Если бы со мной был Глеб, ничего этого не случилось бы. Глеб защитил бы меня и нашего ребёнка. Если бы я сразу позвонила ему, он бы приехал и забрал нас домой. Окружил вниманием и заботой. Он не дал бы нашему ребёнку умереть. Он ведь сильный. С ним, как за каменной стеной. Но я не позвонила Глебу. Решила, что сама справлюсь. И не справилась. Не смогла уберечь нашего малыша. Слабая, жалкая Стася!