Я дрался на Ил-2. Книга Вторая
Шрифт:
Нашему командиру Белову дали задание: «Найти и врезать». В этот вылет с ним я пошел. Взяли по четыре или по пять соток.
Полетели. Ходили-ходили, наконец, смотрим: дымок из леса. Поближе подошли, увидели — это поезд едет.
И мы как по нему «шуранули», и по нам с бронепоезда «шуранули». «Пшик», и у меня вполплоскости дырка.
Правое крыло начало крениться. Я предупредил командира про повреждение: «Николай, а у меня дырка!» Он приказал идти домой. Из-за повреждения моего самолета мы так и не узнали результата. Наверное, попали. Во всяком случае, заявок от
Прилетел на аэродром, из кабины вышел, по плоскости, и в эту дырищу спустился на землю.
— Попадание каких снарядов бронирование «Ила» могло выдержать?
— Броню в том месте, где мотор находится, 37-миллиметровый снаряд не пробивал. Только вмятина. Подробнее я не отвечу. Более крупнокалиберные не попадали. А если кому и попали, то, наверное, он там и оставался. (Скорее всего, речь идет все же о калибре 20 мм или о попадании снаряда 37 мм на предельной дальности, на излете. На полигонных испытаниях в типовых условиях обстрела Ил-2 снаряды калибра 37 мм пробивали броню бронекапота и заднюю стенку, при стрельбе на дистанциях действительного открытия огня. — P.O.)
— Практиковалось ли в Вашем полку выделение групп для подавления зенитной артиллерии?
— Специально с зенитками не боролись. Главное — удар по цели. А борьба с зениткой — маневр. Например в районе Мги, целей много было, укрепления были сильные. А зенитки не видны были, стояли где-то далеко, стреляли, наверное, километра за три, за пять от цели, может быть, даже больше. Но стреляли очень здорово. Они в нас стреляли, когда мы еще к цели подходили. Белые разрывы — это мелкокалиберная артиллерия бьет, а черные — это крупнокалиберная.
После первых двух вылетов я не понимал, что такое зенитки. Даже интересно было, что это такое вокруг меня… А на третьем боевом вылете мне как дали, я сразу понял, что такое попадание. Когда под жопу дадут, вот тогда и поймешь.
— Вас на аэродроме немцы обстреливали? Бомбили?
— Было это ранним утром, не было видно, что за самолет, кто бомбил. Из-за Псковского озера прилетел один какой-то шалопай и пострелял «бах», «бах», «бах»… Один раз было. Где — я не помню. (Известны потери личного состава 872-го ШАП при штурмовке аэродрома только 12.5.1944 года. Это воздушные стрелки: Пупков Алексей Михайлович и Ярцев Семен Егорович. Похоронены в районе ст. Ямм Ленинградская обл. — И.Ж.)
— Вы сказали про интенсивность полетов до нескольких в день. А в течение какого времени была такая высокая интенсивность вылетов?
— Интенсивность высокая, когда операция начинается, например, Мгинская операция, снятие блокады, потом Нарвская операция. На Карельском перешейке тоже в первые дни по два-три вылета. Как оборону сломаем, весь полк уже не ходит на задание. Теперь уже парами или четверками, и уже по одному вылету, и по очереди.
— А бывали ли случаи удара по своим?
— По своим? А зачем? Их и так немцы хорошо бьют, а если еще и мы приложимся, то это вообще непонятно
— Везде пишут и говорят, что в начале войны ходили на бреющем…
— Так всю войну на бреющем. А вот над целью не пойдешь на бреющем. Перед целью горку делали. Но опять же «но»… Вот когда работали по аэродрому в районе Померанье, то горки не делали: как над самыми елками шли, так и вышли, и по складам гранулированным фосфором ударили с бреющего…
Последний снимок командира 872-го ШАП, бывшего полярного летчика Николая Терентьевича Кузнецова с женой, за несколько часов до гибели
— Летчики-штурмовики в активные воздушные бои ввязывались?
— Нам не до воздушных боев, нас прикрывали… Вот, например, в Эстонии это было, нас атаковали истребители, и с КП говорят: «Быстренько, встань в круг!»
Когда мы в кругу, то мы друг друга защищаем. Стрелки защищают хвосты. А я впереди летящего защищаю. Пока мы в кругу, нас никто не трогает — потому что мы и ответить можем, а самому под удар лезть, немец не дурак… И они уходят…
— У Вас были случаи, когда пилоты-штурмовики сбивали самолеты противника?
— Честно говоря, я никого не знаю, чтобы кто-то сбил.
— Летчик-штурмовик Талгат Бегельдинов, дважды Герой Советского Союза, восемь истребителей сбил.
— С ума сойти! Так это что, «законно» или рассказы?
— «Законно», с подтверждением.
— Ничего себе! И все же сбивать самолеты не было нашей задачей.
— Скажите, какая была Ваша самая нелюбимая задача?
— Отвечу сразу: очень опасно бомбить аэродромы противника. Их здорово прикрывали, и зенитками, и истребителями. Наверняка и летчик-истребитель Вам то же самое скажет.
Работать по передовой, по эшелонам намного легче. И на разведку летать тоже легче.
— Премии платили?
— Деньги платили за боевые вылеты, за тридцать вылетов, за пятьдесят вылетов, за восемьдесят вылетов…
— А насколько точно можно было оценить результаты штурмовки вражеского аэродрома, например, число уничтоженных самолетов?
— Фотоаппарат! Я рассказывал, как я фотографом был при ударе по аэродрому. Привез результаты плановой съемки. Потом увеличили, планшет сделали такой длинный, и специалисты рассматривали, считали:
— Вот, этот горит, этого сбили, этого…
Все просмотрели, подвели итоги и нам сказали:
— Хорошо отработали!
— Вы не помните, как были окрашены Ваши самолеты?
— Все были камуфлированные, со звездочкой. Камуфляж такой: оттенки зеленого, с серым и желтым… И кроме камуфляжа, на аэродроме хвостом в лес и еще елку на него загнут, так, что его не видно. Номера рисовали уже в части… по-моему, красного цвета они были.