Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!"
Шрифт:
Направили меня в 3-ю батарею 163-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского полка заряжающим орудия. Полк был разбит под Винницей, потерял всю материальную часть и почти 90% личного состава. Ребята, что остались в живых и пришли на формирование, говорили, что там шли очень тяжелые бои. Переформировывались в Житомире. Получили личный состав, материальную часть (пушки ЗИС-3 и грузовики "Студебеккер") и вскоре своим ходом поехали на фронт. Двигались мы колонной. Впереди ехали разведчики и командир полка. Вдруг навстречу нам выбежал мужик. Колонна остановилась. Он представился как секретарь сарненского райкома: "Бандеровцы меня хотели поймать, но я убежал и три дня по болотам скитался. У них здесь в полутора километрах лагерь". Его задержали, командир полка приказал командиру батареи: "Капитан Басаргин, давай туда разведчиков, выясни, что там". Этот Басаргин был подполковником, командиром бронепоезда. Где-то он проштрафился, его разжаловали до капитана, направили в полк командиром батареи. Отчаянный мужик! Слышим: "Та-та-та" - наших обстреляли. Басаргин развернул батарею, пристрелял орудия
С февраля по июнь 44-го мы стояли в обороне под Ковелем. А в обороне что? Каждый день копай! Только заняли огневые позиции, сразу надо вырыть окоп для орудия - шесть кубометров, потом для себя окоп, для наводчика, для заряжающего, ход сообщения. Сколько мы земли перекидали! Под Ковелем к нам пришли ребята с Западной Украины. Помню, один из этих новобранцев, хороший такой украинец, высокого роста, симпатичный, лет тридцати пяти, нелепо погиб. Мы стояли у орудия. Слышим - мина летит. Крикнули: "Ложись!" А он побоялся испачкать шинель, - там такая грязь была... В последний момент он всё же стал падать, но осколок мины попал ему в грудь...
С этим пополнением пришел к нам солдат по имени Петр Андреевич Перетятько, 13-го года рождения с хутора Дубровка, Черниговской области. Перед войной он командовал батареей, прошел финскую и польскую кампании. В 1941 году он со своей батарей стоял на Буге. Их полк разбили, и они с одной пушкой стали выходить из окружения группой в 12 человек. Попали в плен. Сидел в Кошарах, в Польше. Бежал, но его поймали, повесили на дыбу, нарезали из кожи ремней и бросили. Военнопленные его выходили. Второй побег ему удался, и он сумел добраться до своего дома. Когда Черниговскую область освободили в 1943 году, он пришел к командиру полка и говорит: "Я такой-то, старший лейтенант, командир батареи. Был в плену, бежал". - "Ты знаешь что, пока некогда разбираться. Бери винтовку и становись в строй". Ему дали винтовку, он встал в строй и пошел в бой. После боя его вызвал командир полка и говорит: "Давай, подавай на восстановление звания". - "Я не хочу воевать офицером, хочу воевать рядовым!" Потом его ранило, и вот он после госпиталя попал к нам. Это был действительно вояка! Самый настоящий пушкарь! Он говорил мне: "Кацап ты! Я тебя научу, как воевать надо!" И он действительно нас, пацанов, учил, как надо воевать. Когда Петя вставал к панораме, то все - от нее он не отойдет, какой бы обстрел ни был. Мы все заберемся в окоп, а он стоит. Был такой случай. У Петрова, солдата из Горького, шустренького парнишки, сапоги посносились, а там немцев много побитых лежало. Он пошел и снял с убитого немца сапоги. Приходит и говорит: "Сапоги нашел!" Петя его спрашивает: "Где ты взял?" - "С немца снял". И тогда Петя направил на него автомат: "Где ты взял, туда положи. Ты знаешь, как это называется? Мародерство! Ходи босиком, но не бери". Вот такой был мужик! Петя был у нас негласный командир взвода. Официальным командиром взвода был "шестимесячный" младший лейтенант Мухин. Он ему говорил: "Муха, куда ты пушки поставил? Ты же задачу не выполнишь и людей погубишь. Надо одну пушку поставить здесь, а одну здесь. Понял?" - "Так точно". - "Так давай и делай!" Когда мы с ним воевали, у нас ни одной небоевой потери не было, а в других батареях были. Спали мы с ним вместе - шинель под себя, шинель на себя, вроде и не так холодно.
Как-то раз решили устроить баню. Заняли хату, воды нагрели. Гимнастерки на прожарку. Моемся, а тут налетают "мессера". И устроили нам... В соседнем доме размещался штаб полка. Как я понимаю, они по нему били. Мы голые повыскакивали и в разные стороны. Я забился в какой-то шалаш. Бомба попала в штаб полка, убила начальника связи полка, связистку и заместителя начальника штаба.
Там же, под Ковелем, у нас разбило пушку, и мы воевали как пулеметчики - у нас же каждому расчету полагался еще и пулемет "Максим". Как это произошло? Очень просто. Мы стоим на переднем крае в обороне, немец тоже в обороне. Стрелять нельзя, чтобы не раскрывать свои огневые позиции. Для того, чтобы нам дать немножко практики, нас вытащили стрелять с закрытых позиций километров за шесть от передовой. Командир батареи увидел готовую огневую позицию для 122-мм гаубиц. Четыре окопа, ходы сообщения - все было сделано капитально. Он решил на нее поставить батарею. Выслал на передний край взвод разведки с рациями: они нашли цель, подготовили данные. Все расчеты у своих пушек, но стреляет только первое орудие. После того как оно пристреляло цель, мы ввели на всех орудиях необходимые поправки и беглым огнем пять снарядов на орудие по цели выпустили. Попали там, не попали... Отдыхаем. Май месяц, хорошая погода. Мы ведь в тылу! Ходить в полный рост можно! Не стреляют! А то ведь все время ползком, под огнем... Сидим в блиндаже, накрытом соломой. Вдруг слышим, у немцев такой звук: "пок!" - потом шум снаряда, разрыв перед нашими позициями. Прошло какое-то время. Опять звук летящего снаряда - и взрыв за нашей огневой: "Ребята, вилка! Разбегайтесь!" Мы разбежались. Немец положил еще два снаряда точно по огневой, а потом их дивизион как ударил по нам! У нас никого не убило, никого не ранило, но две пушки вышли из строя. У нашего орудия взрывом снаряда, разорвавшегося между станин, разбило казенную часть. У другой пушки был разбит дульный тормоз. Только сделали перекличку - опять налет. То есть мы выбрали огневую позицию, которую немец уже пристрелял. Она стоила нам одной пушки: нашей, у которой была разбита казенная часть. С нее свернули дульный тормоз и поставили на другую пушку -
Кормили нас там пшенкой и американской тушенкой. Утром и вечером кто-нибудь из расчета ходил на кухню - днем уже не вылезешь. Три месяца пшенка и тушенка!! Это кошмар какой-то. Уже выворачивало. Желудком мучались... По ночам вылезали на поля, собирали невыбранную с осени картошку. По весне спасались зеленью.
Меня как-то послали за кашей. Одному на кухню скучно идти - все же почти пять километров, и я зашел в соседний расчет, спросить, кто от них пойдет. Уже стало светать, я стоял на коленях и разговаривал со старшиной. Чуть-чуть приподнял голову, и тут как бревном удар по затылку. Я как стоял на коленях, так и упал. Слышу, старшина говорит: "Ну, готов". Я приподнялся. Оказалось, что снайперская пуля пробила бруствер окопа и плашмя ударила меня по голове. Старшина ее поднял, еще тепленькую: "На, тебе на память".
В июне началось наступление. Стало более-менее нормально с питанием трофеями разнообразили. Правда, само население бедное было, да к тому же прижимистое. Поляки всё время говорили: "Курва его мать! Герман вшиско забрал!" Иногда заезжаем в какое-нибудь село: "Пани, дай воды". - "Нема". "Воды, что ли, нет?" - "Вшиско герман забрал, остальное солдаты растащили". Уже ребята стали смеяться над ними. "Пани, триппер маешь?" - "Цо? Трохи было, герман взял, остальное солдаты на самоходах растащили".
На станции города Окунь стояли три эшелона, и в том числе один с трофейной техникой. Мы смотрим - на платформе стоят наши ЗИС-3, только перекрашенные в желтый немецкий цвет. На колесе одной из них написано: "X... писал пленный такой-то". Мы ее скатили с платформы, пристреляли и опять стали артиллеристами.
Бой расчета Маркова Н. Д. с самоходкой
В одном из боев, когда мы поддерживали наступающую пехоту, нам приказали продвинуться вперед. Мы подцепили пушку к "студебеккеру", сами сели в кузов и поехали. Едем по открытой местности. Впереди деревня. Правее нас метров на сто идут два Т-34 и "студебеккер". Мы сидим в машине, пули посвистывают. До деревни оставалось метров 600, когда из нее вышел "фердинанд". Выстрел по Т-34 - факел! Второй выстрел - второй факел! Третий выстрел - от "студебеккера" только колеса вверх полетели. Все это на наших глазах. Понятно, что следующий выстрел по нам. Шофер развернул машину, мы соскочили, быстро отцепили пушку, два ящика снарядов выбросили, и "студебеккер" умчался. Расчет весь разбежался. Командир орудия сержант Нестеренко убежал метров за 100! Остались у орудия наводчик, я и Петя. Вот мы теперь цель для "фердинанда", и жить нам осталось дай бог несколько минут. Наводчиком был трусоватый Кузнецов, с 18-го года, из Свердловска. Он встал к панораме, а у него руки трясутся. Я спрашиваю: "Ты чего дрожишь-то?" А у него психоз - он чувствует, что сейчас нам дадут. Петька подошел к нему, говорит: "Иди отсюда!" Как дал ему в ухо, тот через станину перелетел. Мне говорит: "Коля, давай бронебойный!" Выстрел! Я смотрю, куда трасса пошла, и говорю: "Петя, прямо по направлению хорошо, но выше". Тогда он говорит: "Ну-ка дай подкалиберный". Я дал подкалиберный. Он раз, - и этот "Фердинанд" загорелся! Мы с Петей сели на станину, смотрим друг на друга и молчим. Ведь мы знали, что сейчас нам капут будет! Вдруг кто-то спрашивает: "Кто стрелял?" Я поворачиваю голову, смотрю - майор, заместитель командира полка. Оказывается, он сидел рядом в окопе. Как он там оказался, я не знаю... фамилии его не знал, нам до начальства неинтересно было ходить, у нас свой коллектив. Я молчу, Петя тоже. И вдруг сбоку голос: "Расчет сержанта Нестеренко". - "Товарищ Нестеренко, я вас представляю к ордену Отечественной войны". Когда бои завершились, Нестеренко получил орден Отечественной войны, а нам дали на расчет тысячу рублей за подбитый танк. Но мы не получили эти деньги, а только расписались, что сдали их в Фонд обороны.
Больше за всю мою службу в ИПТАПе у меня встреч с танками не было. Нас все время гоняли по фронту 47-й армии. За эти восемь месяцев девяносто шесть огневых я выкопал, но стрелять по танкам не пришлось. Приходилось ли нам сопровождать пехоту "огнем и колесами"? Нет. Иногда, правда, стреляли по немецким огневым точкам, но редко. Мы были противотанковым резервом армии, нас ставили только на танкоопасных направлениях.
– Что тяжелее переносилось, участие в боях с его нервным напряжением или беспрерывный труд?
– Конечно, труд. Во-первых, при смене огневой позиции машину приходилось оставлять далеко от передовой, чтобы немец не обстрелял и потерь не было. Это значит, пушку весом больше тонны расчет ночью должен на лямках дотащить до будущей огневой. А потом на горбу еще и ящики со снарядами, каждый весом по 75 килограммов! Три человека копают окопы для пушки и расчета, трое эти ящики таскают, водитель с помощником в машине. А было, утром просыпаешься, смотришь - перед тобой стена кирпичного завода! Эти огневые позиции доставались кровью и потом.
– Сколько человек было в расчете орудия?
– Восемь: командир расчета, наводчик, заряжающий, первый станинный, второй станинный, подносчик, водитель, помощник водителя. Это была дружная семья. Копали мы как-то в Польше траншею и откопали железный ящик. Открыли его, а там 50 тысяч злотых 36-го, 37-го, 39-го годов. "Что делать, ребята?" Разделили поровну на каждого, и ну в карты играть в очко. Потом решили на все эти деньги купить самогон. Быстренько договорились, и на 50 тысяч купили 50 бутылок самогона. Это помогало нам после устатку. Когда я в пехоте воевал, нам давали водку. В артиллерии тоже давали, но очень редко. Здесь уже мы сами добывали самогонку.