Я это все почти забыл... Опыт психологических очерков событий в Чехословакии в 1968 году
Шрифт:
сии: в случае угрозы от радара намечается перенацелить российские ракет-
ные комплексы на станцию слежения в Чехии. А зачем малому народу быть
жертвой несговорчивости двух держав? Чехи протестуют против намерения
своих властей и требуют референдума. Очевидно общее желание предупре-
дить беду, даже если ее вероятность мала. «Мы в своей истории довольно
настрадались, дайте нам привыкнуть к покою…» – вот лейтмотив бесед с че-
хами, начинающими
Эмоции могут охватывать толпу, толпа способна возбудить массы. Но
не с них спрос за безопасность государства. На то есть горстка лидеров, что-
бы по воле народа, им доверивших власть, быть мудрыми в мыслях и про-
фессиональными в делах. Когда природа возможного конфликта неясна, а
ракетное нападение с любой стороны возможно, кажется логичным участво-
вать в системе, обещающей себе и своим соседям безопасность. Тем более
если чешская станция слежения и польская ракетная база в связке станут
звеном будущих международных систем безопасности.
В Праге чешский коллега вызвался прогуляться со мной по улице На
Поржичи от отеля «Атлантик» до станции метро Флоренс, к центральному
автовокзалу. Мы с женой собирались на пару дней к Мирославу Зикмунду, и
я шел взять билеты до Злина. Коллега был родом из тех мест, где намечают
строить станцию слежения, и мы весь путь говорили о радаре, посчитаются
или не посчитаются чешские власти с неудовольствием России. Когда подхо-
дили к автовокзалу, приятель остановился:
– Не знаю, опасаться ли нам иранцев или северных корейцев, но ты
должен знать, кто дал нам повод подумать об американской станции слеже-
ния или о чем-то другом, предупреждающем об опасности. От политиков
правды не жди, а я тебе скажу, когда эта мысль в мою голову пришла первый
раз. В августе шестьдесят восьмого, когда двое моих детей проснулись от
грохота под окнами. Тебе это трудно понять. В стекла бил ослепительный
свет. Дети прижимались ко мне и плакали. По ночной улице шли ваши танки.
Тогда я подумал, что этот кошмар не должен повториться. Ты скажешь, вы
теперь другая страна. Но чтобы все-все забыть, нужно время.
Утром 9 августа мы с Нелей едем автобусом в Злин к Мирославу Зик-
мунду. По дороге мне вспоминается разговор в их «Татре», в сибирской тайге
в 1964 году.
– Иржи, – спрашивал я, – что тебе больше всего нравится в Миреке? Без
какой черты нельзя его себе представить?
– Великая систематичность. Он увлеченно работает, забыв обо всем. А
после работы
друзей. Я так не могу.
– Иржи, ты когда-нибудь кривил душой?
– Никогда, если это сделаешь раз, уже пропал духовно. Я могу смотреть
каждому в глаза, ни за какую строчку мне не стыдно. Бывало, где-то смолчал,
сдержался, были такие обстоятельства. Но никогда не сказал и не сделал ни-
чего против совести.
Подсаживаюсь к Миреку:
– Что тебе нравится в Иржи больше всего?
– Его открытость. Очень сходится с людьми и совершенно доверчив.
Даже там, где не следовало бы или где его все равно не понимают.
Я сейчас слышу их голоса, глядя сквозь стекла автобуса на поля их ми-
лой родины. Мирослав и Мария обещали рассказать, как уходил из жизни
Иржи Ганзелка.
Удивителен этот дом на вершине холма, в глубине фруктового сада. За
сорок два года, прошедших с тех пор, как я был здесь первый раз, ничего не
изменилось. Внутри все тот же музей этнографии, где стены снизу доверху в
диковинных предметах, не меняющихся более полувека; от книг на под-
оконниках, на полу ощущение уюта, для гостей особенного, а хозяевам при-
вычного.
Мирек, неужели тебе 88-й год?
Мария ставит на стол яблочный пирог, Мирослав разливает сливовицу
собственного производства, ищет предлоги оттянуть тяжелый разговор.
– Знаешь, за год до поездки по Советскому Союзу, в 1961 году мы с
Юрой попали в Новую Гвинею после того, как ее покинули голландцы. Это
был последний день их власти. Издать книгу о стране удалось через сорок
лет. Вот, посмотри. «Там-тамы времени. Мир, о котором вы думали, что он
уже не существует». Прага, 2002 год. Это наша последняя книга, изданная
при жизни Юры. Хорошо, что он успел увидеть…
А вот «Континент под Гималаями». Мы ее закончили в шестьдесят
восьмом, в свет она вышла в шестьдесят девятом. В ней ни слова о политике,
но авторы не признали ввод войск приглашением, и книги как будто не су-
ществовало. Ее выдавали по списку членам правительства, а остальной ти-
раж, сто двадцать тысяч экземпляров, пылился в заброшенном амбаре. Мо-
жешь представить, что чувствовали мы оба, проходя мимо заколоченного
амбара и видя в щели гору книг. Для властей это было шестьдесят тонн ма-
кулатуры, подлежащей уничтожению.
Ты знаешь, я очень… ценил – можно так сказать? Прости, я стал забы-