Я, Хобо: Времена Смерти

Жарковский Сергей Владимирович

–  Повторяю, врач к первому. Голосовой отчёт по первой форме, первый.

–  Дышу тепло.
– Я помолчал.
– На мне спецкостюм, сердечный ритм отследить не могу.

–  Висок в стекло, посчитай толчки.

Стекло было холодное. Я помедлил, прислушиваясь.

–  Первый - к врачу, не могу я определить пульс.

–  Врач - всем, прекращаю выполнение задания, в паузу не вставать; иду к первому. Марк, ты в рубке?

–  Дьяк, отставить, продолжай выполнять задание. Со мной порядок.

–  Врач - всем, прекращаю полномочия первого, иду к первому, соператор Мелани-По, принять командование группой.

Марк, повторяю вопрос, ты в рубке?

–  Я в рубке, - сказал я.
– Самочувствие отличное, прошу врача отменить предыдущий приказ.

–  Я врач, приказ не отменяю, иду к тебе, требую подчинения от пилота Байно.

–  Я пилот, сдаю командование. Подчиняюсь.

–  Я соператор, командование приняла. ЭТО-первый, ЭТО-второй, отчёты…

Они заговорили, я слушал уже краем уха. Я отдраивал внутренний рубочный, стараясь не вслух выражать свои мысли. Я чувствовал себя просто превосходно и разозлился на Дьяка очень, он был прав - формально, и он знал, что я не стал бы скрывать недомогание. У нас в Космосе не врут.

Дьяк мне не сказал ни слова, когда появился. Спецкостюм его был весь в клочьях и полосах пены, они тянулись за ним, словно он через мусоропровод шёл. Мы взялись подошвами к настилу, он потянул меня за руку, очень ловко вскрыл панель меддатчика, подсоединился к инауту линькой напрямую, несколько минут играл набором тестов, негромко мне приказывая то дышать, то нет, то выдохнуть и быть так. Я в точности мгновенно выполнял его распоряжения и молчал. Я был зайчик. Я очень не люблю Дьяка, а он очень не любит меня. Однажды он разбил мне нос, а я однажды надорвал ему ухо. Мы враги, в общем-то. Но он врач, а я пилот, и мы оба космачи на работе, в Новой земле, и нас никто тут не встретил. Я был зайчик. Он был врач, и я был зайчик.

–  Девайс в порядке, - объявил как-то преувеличенно отчётливо Дьяк и сделал мне пальцами знак: переключись в "приват".

–  Как ты себя чувствуешь вот прямо сейчас?
– спросил он с невиданной по отношению ко мне озабоченностью.

–  ОК, Яллан. Я не шучу, - сказал я.

–  Я вижу, не шутишь, - сказал Дьяк.
– Но и ОФО не шутит. Хотя я - пытаюсь.

–  Что не так?

–  Повременю пока. Открой реанимационный клапан, Марк.

–  (…) [3] !
– сказал я.
– Ты спятил?

3

Нах (трбл.)

–  Заткнись, Байно, - сказал Дьяк.
– Хватит болтать. Открой клапан.

Да прав он был, прав. Я, первый группы, порвал бы любого подчинённого за пререкания с врачом в поле - на части, пригодные к работе. Мне надлежало заткнуться. И подчиниться. Я подчинился. И заткнулся.

–  Я делаю только диагностический отбор, - предупредил Дьяк, наблюдая, как я свинчиваю на кирасе заглушку реанимационного клапана. В голосе у него появились искренние озабоченность и забота. Он уже держал наготове свой прибор, чрезвычайно напоминающий короткоствольный флинт.
– По уколу отмахни мне.

В микропору, заполняющую трубку клапана, он осторожно ввёл иглу диагноста. Под микропорой был я.

–  Уколол, - сказал я.

–  Спокойнее, Марк. Всё хорошо.

Лицо у него под колпаком

шлема оставалось непроницаемым. Я полагаю, врачей этому учат, и они тренируются перед зеркалом. Забавно, но я был спокоен абсолютно. Ну вылетел девайс.

–  Самочувствие, - сказал Дьяк.

–  Тепло дышу. Что у тебя там?

–  Заткнись. Вдохни и задержи дыхание, пока я не отменю.

–  Как скажешь. А-ап…

–  Внимание, группа, здесь врач!
– сказал вдруг Дьяк по общей.
– Провожу обследование, всё нормально. Работаем с первым в "привате", никуда мы не делись.
– Нота приняла, Дьяк отключился.
– Марк, у меня кое-что вызывает удивление, я прогоню тебя по полной.

–  Как скажешь, - повторил я.
– А-ап…

–  Не дыши, пожалуйста.

Обычно во время медосмотра я читаю про себя стихи. Я тщательно, припомнив решительно все слова, прочитал себе "Бремя Белого Человека" и "Песнь крыла", и "Зелёные холмы Земли". И тут я понял. Прошло больше десяти минут.

–  Дьяк, я всё ещё не дышу.

–  Вот это меня, (…) [4] , и заботит!
– сквозь зубы сказал Дьяк.
– Десять три ты не дышал, пока не опомнился. Рекорд космический, коллега Байно.

Что сказать, что сделать: я не знал решительно.

–  Если бы я осматривал тебя час назад, я бы не удивился. Щ-11. А датчики мало ли, сбоят. Но, Марк. Два с половиной часа как ты очнулся, - сказал Дьяк.
– Я не слышал, чтобы период распада колонии Щ-11 в организме носителя продолжался более семидесяти минут.

4

блядь (трбл.)

–  Многое впервые, - сказал я.
– Хватит тягать, Дьяк. Что случилось?

–  Согласен. Проблема в другом. Датчик исправен. Щ-11 у тебя не распадается, Марк.

–  А что делает?

–  Живёт, - сказал Дьяк.
– Жива-здорова.

–  Но ведь я в сознании.

–  Верное наблюдение, Байно.

–  Ничего не понимаю.

–  Коротко говоря, Байно, в доступной для тебя форме, вот что я вижу. Дышишь ты рефлекторно. Можешь не дышать, если понадобится. Энергобаланс твой поддерживает симбионт. В крови у тебя до ста тысяч особей на миллилитр… Как и полагается, если Щ-11 взрослая. У тебя не определяется статус SOC. То есть, по ГРОА, ты пребываешь без сознания, кома самой высокой степени. Но энцефалограмма свидетельствует обратное, мои глаза, кстати, тоже. Ты в сознании, ты адекватен и коммуникабелен. Я верю и ГРОА, и анализу крови, но я верю и своим глазам. И когда культура умрёт, я не знаю. Но она умрёт. Иначе не бывает.

–  Оп-са!
– сказал я.

–  Извини, Марк, но, по-моему, злое шесть на финише выпало тебе. Просто как-то в очень извращённой форме. Утешить тебя? Ты попал в учебники, Марк, у меня три свидетеля. Ты завещаешь мне своё тело? Я с удовольствием тебя вскрою.

–  Это шутка, - сказал я, набрав в лёгкие воздуха.

–  Это-то шутка, - подтвердил он.
– Но только это - шутка. Остальное вполне нет.
– Он помедлил.
– Комментарии невнятны. Н-ну-с, Байно: истерика будет?

–  Не дождёшься.
– Я и вправду не собирался. Мало ли что. Подумаешь… Я плавал в поту. Мёртвые потеют? Неизвестно.