Я, Хобо: Времена Смерти

Жарковский Сергей Владимирович

–  Готова.

–  Я врач, оцениваю ситуацию в пределах первой секции как достаточную для поддержания метаболизма человека. Соператору, без поддержки, открыть шлем.

–  Есть. Открываю шлем.
– Тембр голоса Ноты изменился.
– Открыла шлем. Дышу, греюсь. Парит в рубке незначительно.

–  Отлично. Загерметизируйся, отмахни… ("Сделано, в шлеме соператор…") Марк, всё, ставлю атмосферу на автоматику, - сказал Дьяк.

–  Не возражаю. Сиди тут, смотри, слушай. Сними с нас скафандры. Я иду в трюм, гляну, как там наши.

–  Э-э…

–  Что, Дьяк.

–  Ничего. Понял тебя.

Я свёл с бёдер скобы, толкнулся к выходу. В коридоре парило. Сквозь пар я добрался до поворота на трюм. Шлюз блестел как новенький: пену убирал

Дьяк. Трюм был кубов в четыреста, как раз на семиярусный рэк. К станине рэка дорога была убрана прилично. Семь блинов-контейнеров стояли в рэке, удобная лесенка вертикальным зигзагом проходила через шлюзы их. Трюм подсвечивали четыре рампы, светло было, как на солнце. Я и сам не знал, зачем я сюда пришёл, что означали мои слова "гляну, как там наши". Выведение из наркаута - штука сугубо автоматическая, внутрь контейнеров проникать без смертельной необходимости, да ещё не будучи лицензированным врачом, запрещено. Да не знал я, зачем сюда пришёл. Но я знал, что никто не должен узнать, что я этого не знаю. Я остановился у цоколя рэка. В трюм поступала атмосфера. Судя по моим приборам, дышать я уже мог бы и без шлема, а Цельсий был минус тринадцать, я слышал, как Нота, а затем и Иван Купышта потребовали от врача разрешения снять шлемы и перчатки, и разрешение Дьяк дал. Я стоял под рэком не менее двадцати минут, и меня никто не окликнул. 48.06.01.01 МТС в носу, в центре (до распределителя объёмов Главного), по штирборту (до третьей секции включительно), по бакборту (до второй), установились: давление от пятисот семидесяти миллиметров и кое-где выше, температура одиннадцать тире шестнадцать тепла, приборы начали регулировку влажности, а в рубке даже включился ионизатор. Снял шлем Голя Астрицкий, застрявший над какой-то нестрашной утечкой в подпалубе. Я молчал, мне было нечего сказать, всё шло хорошо.

–  Здесь первый, порядок в трюме, - сказал я вдруг.

–  Я уже собирался тебя искать… - проворчал Дьяк.
– Группа, самочувствие. ОК.

–  Ладно, - сказал Дьяк.
– Шесть часов на ногах, четыре часа как мы живём на себе. У меня голова от слабости кружится. Предлагаю поесть и попить. То есть не предлагаю, а приказываю.

–  Голя, как с водоснабжением?
– тотчас спросила Нота.

–  Почему все всегда считают, что женщины более чистоплотны, чем не женщины?
– спросил Иван Купышта.

–  Потому что от них (…) [5] (…) [6] (…) [7] , - сказал Голя Аст-рицкий.
– Ноточечка, к рубке я водичку подам. Пары литров тебе хватит?

–  Мне - хватит!
– высокомерно сказала Нота.
– А тебе и в ванне не отмыться!

–  Что такое ванна?
– спросил Голя. Мы все расхохотались, даже Дьяк. Даже я.

–  ОК, группа, обед, гигиена, - сказал я.
– Собираемся в комнате отдыха при рубке. Не бросайте всё как есть, всё доделайте. Кстати, дева наша, обойдётесь обтиранием. Пусть двух литров хватит на всех.

5

пахнет (трбл.)

6

очень (трбл.)

7

хорошо (трбл.)

Я как-то и забыл: перед смертью нас побрили налысо. В подшлемниках и тем более шлемах все казались знакомыми и привычными, но во время обеда я всё время ловил себя на том, что, обращаясь к кому-нибудь, делаю маленькую паузу, проверяя про себя, действительно ли тот, к кому я обратиться хотел, им является. Даже бровей нам не оставили. Нота удивила меня - и не только меня - крупными шишками на голове.

Спецкостюмы и поддёвки 26.06.01.01 MTC мы свалили в шкаф в шлюзовом тамбуре рубки, а предметы конфекции

и по нескольку раз использованные АСИУ запихали в поганый мешок и затолкали в этот же шкаф - в низ. Обтирания выполнили с большой истовостью и удовольствием, но всё же воняло нами в комнате отдыха заметно. Молодые наши организмы, соскучившись по своему нормальному функционированию, метаболизировали с коэффициентом "три". (Отмечу, что в смысле плоховония от товарищей я не отличался.) Космач редко обращает на миазмы внимание, однако комната отдыха была такая новая, такая чистая, столешница была такая неисцарапанная, а подносы и посуда были такими яркими и одноразовыми, что воняло просто по контрасту. Больших полотенец в туалетной оказалось навалом, сидя вокруг стола, мы напоминали литературные привидения, поскольку не подоткнутые концы полотенец развевались вокруг тел… и даже мешали питаться.

–  Нота, не плавай грудью, - проворчал из-за груши с кофе Купышта.
– Запахнись. Мешаешь питаться.

–  Поддерживаю, - сказал я. Я сидел ровно напротив Ноты. Овощное пюре, горячий сыр, красное вино со всем позитивизмом проникли в меня, тщательно прожёванные и разболтанные во рту. Мёртв я был или нет, но пообедал я без малого с жадностью. Кофейный автомат после настройки Купышты, кофемана и курильщика, сварил отличный кофе. Четверо из нас сейчас пили его, кроме Ноты, которая чистила набело вторую стандартную облегчённую (без твёрдых составляющих).

–  Нота, а что у тебя с головой?
– спросил Дьяк.

–  Ты буквально прекратил мои мучения, - сказал Голя Ас-трицкий с энтузиазмом.
– Ты натуральный дохтур.

Нота помедлила, сделала глоток.

–  Форма черепа, - сказала она.
– Вам бы такую. Это шишки женской мудрости. Они у меня с детства.

–  На частоту овуляций не влияет?
– спросил я. Нота объяснила мне жестами, что влияет на частоту овуляций.

–  Надо же, форма черепа, - сказал Дьяк. Он потёр ладонью свой собственный череп, посмотрел на ладонь, посмотрел на Ноту и сказал: - А не лечится? Что говорили врачи?

Нота обратила пальцы к нему, поменяла три фигуры на них. Дьяк засмеялся. Я посмотрел на часы. Мы отдыхали почти двадцать минут. Я сплавал в рубку, к инженерному посту, вернулся.

–  Атмосфера и тепло по объёму операции установлены, - доложил я своим.
– Отклонения по влажности, но это чуть. Кислородные маски, тем не менее, приказываю держать на затылке. Теперь что. Дьяк, кого тебе надо в пару на реанимацию Первой вахты?

–  Как кого - фельдшера, - сказал Дьяк, показывая на Ноту.
– Рубкой и ты можешь заняться. Только очень осторожно, Марк, да?
– Он многозначительно поднял бровь.
– Мы все очень слабы… Жрите гематоген, реябта, побольше, всё, что на столе, надо сожрать.

–  ОК, - сказал я.
– Рубкой я и займусь. ЭТО, чем вы займётесь?

–  Всякой (…) [8] , - сказал Купышта.
– По расписанию. С блокнотами наперевес.

–  ОК. Но сначала "персоналы", отчёты составить. Они у нас, кажется, по каютам?… модули?

–  Да, - сказала Нота.
– Должны быть.

–  ОК. Нота, сколько чего ты успела в рубке?

–  Практически ничего, только по давлению и теплу… А, ты про место-обстановку?

–  Это должно нас интересовать, - сказал я кротко.

8

хернёй (трбл)

–  Грубо говоря - мы в астрономической единице над северным полюсом системы. Система та, куда мы и хотели. Альфа очень красивая. Эфир пуст. Ни в пассиве, ни в активе. Автопоиск я оставила. Но ты не забывай, это всё очень грубо: вся посуда-то ещё под корпусом.

–  ЭТО, что я могу выдвинуть прямо сейчас?
– спросил я.

Купышта раскуривал сигарету, погрузив кончик картриджа в искрящийся мутный шарик огонька на головке газовой зажигалки. Глянул, прищурясь, на Голю Астрицкого. Голя Астрицкий покачал головой.