Я, Хобо: Времена Смерти
Шрифт:
– Есть, лидер. Прика я направил.
– И Блэк-Блэк скрылся полностью.
Довольно Хан откровенно перевёл дух.
– Мерс, не связать ли тебя?
– спросил он.
– Нет. Отпустите меня. Диктофон в нагрудном кармане. Идиоты.
– ОК, комиссар. Чтобы ты не дёргался - послушай меня. И вы все, хана, слушайте. Вот что я думаю. Эдем - последняя доступная с Земли Запрещённая планета. Последний шанс. Последний. И всё идёт неправильно. Поменяли план. Нет телеспутника. Мы боимся максимум двух случайных молодых обслей с флинтами - а нас встречает минимум восемь аномалов с ракетными установками и арбалетами. И тоже всё неправильно. Мы корчимся от ужаса, не сопротивляемся, а они нас не режут, а оттесняют… Нас не убивали, нам просто повернули оглобли…
– Колдсмит и Салло одновременно кивнули.
– Хана, крестоносцы нас сольют. Для отчётности. У нас меньше недели. Надо выживать. Плевать мне на собственность Императора - откровенно вам говорю. Как лидер я должен заботиться о вас. Будем повышать себе цену. ПРО у нас остался единственный. Одна и три астроедных до Города. Значит, точность отражения - на критической. Вызываем звездолёт сюда. ПРО доставляем к ущелью. Обороняем установку, в ущелье не входя. Приходит "Черняков" - подаём несущую наверх, но приём не включаем. Требуем за включение противоядие и транспорт. Берём транспорт под контроль. Проверяем противоядие, принимаем. Тогда включаем приёмник. Пусть Мусохранов и Джэйвз идут на контакт сами. Они у нас крестоносцы. А мы охраняем зону контакта. Вышло, нет, - не наше дело. Мы возвращаемся. Задание выполнено. Наше задание. Хобо нужны Императору.
– Ваш план принимается, Рукинштейн, - тихо, но очень внятно сказал голосом Ска Шоса блик Мерсшайра в руке Никополова. Никополов выронил блик.
– С единственной поправкой. Противоядие вы получите, только когда я увижу Судью Порохова. Если его не приведёт новик - пойдёте в ущелье сами. Кстати, "Чернякова" ждать не надо. Я, ублюдок Шос, уже здесь.
ГЛАВА 26. ГАЛЛЮЦИНОГЕННЫЙ ПРОЖЕКТОР
Если привыкнуть и стараться, то можно многое разглядеть даже и в темноте. Или довообразить невнятно видимое. Вот следы в грязи, уже подмёрзшие. Вот пустая коробочка от курительных картриджей. Вот очередной этанный овраг, спасибо, что неглубокий и старый… Обрывок исподней майки - в общем, окровавленное тряпьё… Пустая одноразовая обойма - перезарядили флинт… Следы, следы. Дырявый обожжённый шлем, выдранное с корнем забрало. Никополова? После шлема я попал в плотную полосу невысоких круглых деревьев, чуть ниже меня ростом, называемых кусты, неширокую, но я вломился в неё не по проторённой тропе отступления (потерял), а в девственную чащу - и едва не заблудился, как пик-мэн. Влага с голых веток просочилась под комб, и текла под ним по телу, и скоро забралась и в ботинки. Не знаю уж, как, но вышел я, вышел я, проломился, выбрался, исцарапав руки и по нескольку раз каждого не лишившись глаз… и выбрался - к двухметровому круглому валуну, про который упомянул, напутствуя меня, Блэк-Блэк.
Валун белел блестя, абсолютно мокрый, как и всё остальное на этой планете. Валун означал, что холмы кончились, и меня отделяла от гряды с разломом ЭТАЦ лишь четырёхкилометровая овражистая равнина, густо покрытая двумя видами засохшей травы - короткой и длинной. Когда она пойдёт под уклон - значит, до полутанка недалеко, кило - кило двести. Там надо учетверить осторожность. "И не вляпайся в трупы лошадей - там будет такая ложбинка. Мы через неё отходили, перемазались. Да и просто противно… И непрезентабельно". Последнего слова я тогда не знал.
Если б не сгустившаяся темнота, я бы уже видел гору, видел бы и верхушки белых столбов, служащие воротами в ущелье, и, может быть, я бы не удивился, разглядев на одной из них фигуру со скорчером на плече, как в кино. Но я был не в кино. И темнота сгустилась. Седьмой час местный, и - где-то ноябрь посередине.
У валуна я сделал привал - как и намеревался. У меня стучало изнутри черепа в виски, у меня скакал пульс. Мне не мешало сейчас поюзать мои новые способности: погасить сердце, погасить дыхание. Очень не мешало.
Я опустился на корточки, осторожно привалился спиной к валуну, обнял колени, стиснул зубы. Задержал дыхание, пережил привычную уже минуту удушья, сердце остановилось само. С болью в позвоночнике
Вот что из меня вышло.
Шкаб, разумеется, никакой не серьёз, а элементарный результат неудачного полового извращения, хоть у него и были живые папа и мама, и исповеди Шкаб принимает ввонь как плохо, а днём рождения своим может отныне и впредь подпоясываться вместо стиранных многоразовых памперсов, кои тайно предпочитает; а никто от него ничего хорошего и не ждал; прик он прик и есть, со своим авторитетом и серьёзничес-твом… Со Шкабом я расправился за пару минут, но тщательно, чтобы больше на своих не тратиться.
Император Галактика. С Императором дело пошло хуже - но дальше, вглубь веков. Родословная монарха, вне всяких сомнений, родословная подлинная. Но собачья. Такие животные. Украденной из титановых сейфов Главного Земного Собачьего Питомника Породистого Собаководства, о котором я однажды слышал в аудиокниге. Но тут нельзя было исключить ошибки, и с Императором дело, может быть, обстояло ещё сложней. Животные свиньи наверняка в (…) [100] метрополии под ласковым Солнцем тоже делятся на породистых и непородистых, и у породистых животных свиней, как я понимаю, тоже есть родословные; могли украсть документ и у свиней. А своей Солнечной Визой можете подтираться ежедневно, отныне и до скончания, Ваше Величество Император. Марк Байно как гражданин Земли никогда не исполнится. Пока на троне Александр наш свет Галактика - минимум. Аминь, бля. Бессвязно, но честно, так.
100
обанной (трбл.)
С "Черняковым" я покончил мельком: ассенизационная, профильным продуктом заполненная цистерна есть "Черняков", вот и всё с "Черняковым".
А марсианскую хану я пропустил. И пропустил сознательно. Там было над чем поразмыслить не в сердцах, а рационально, в негативной тональности, но с некоторым пониманием.
Себя, идиота, я изничтожил без угара, но до очень глубинных слоёв добравшись. Себя я знал хорошо, бил ниже пояса. К сожалению, была причина и для восхищения собой: процент выживших после аварийной посадки на тяжёлую планету с тяжёлой атмосферой грузовоза "космос-космос". И землян-кораблестроителей пришлось помянуть очень добрым, не одиноким словом: тех, кто сорок лет назад укладывал парашюты в колодцы и рядил бустеры МD-системы, Император Александр своими подданными считать был не достоин никак.
А Хайк… Хоть он и подсуропил мне навязаться моему несчастному Очкарику в попутчики… Но Хайк… Хайк погиб, погиб мой Хайк, а я даже рядом с ним не был… А он наверняка звал меня.
Я не дышал, и моя боль была словно ватой обложена. Хорошо, что я умел не дышать.
Таким образом, всего за пять минут я привёл свой разум в более-менее рабочее состояние. Я сумел теперь расслабиться: лёг на мокрый грунт навзничь и сильно и правильно подышал этим невидимым, но свежим, насыщенным воздухом моего первого мира, моё сердце в смысле душевном успокоилось, в смысле физическом - пошло по моей команде, и я включил чек-ап.
Растворившийся в крови сладкий яд Рукинштейна меня не беспокоил: это неизменимо. Да и: эка невидаль! Против Щ-11 вообще нет противоядия, и ничего, не сгнил. Постоянная гравитация утомляла сильно. Очень, ужасно болел позвоночник, надо больше лежать, всяк космач сам себе врач, но лежать и негде, и некогда. Опасная, ненадёжная позиция - колени, а икры пока спасают высокие ботинки, шнуровка сильная. Но колени уже распухли. Ступни - тоже вопрос времени. В общем, настроено тело не очень. Но пока ничего фатального. Синяк на заду, стёртые ляжки - пустяк.