Я хочу быть тобой

Дюжева Маргарита

— Уймись?! Твой приятель меня обокрал.

Тоха отталкивает меня и глухо рычит:

— Зой, мать твою, ты больная? Или глухая? Или тупая?

— Меня обокрали!

— Он проценты свои забрал.

— Половину? — чуть ли не визжу, — не хилые проценты за перевод. Тебе так не кажется?

— Так ты не в банке, детка. Серега занимается телефонным мошенничеством. Он на этом бабки зарабатывает.

— И на мне тоже?

— Да ему похер на ком. Он сказал, что будет процент за услуги. Ты согласилась. Какие

претензии?

— Я согласилась! Но не на пятьдесят же процентов, — хватаю воздух ртом, — я думала три, пять, ну десять. Как в банке.

— Так и валила бы в банк с ворованной картой. Переводила бы, — нагло ухмыляется он, — три процента. Капец. Ты точно тепленькая. В этой сфере так бизнес не делается.

— У меня осталось всего семьдесят пять тысяч.

Пялюсь на экран, пытаясь понять, что же пошло не так, почему мой гениальный план дал осечку, и вместо того, чтобы превратиться в миллионершу, я стала обладательницей каких-то жалких крох.

— Не забудь, ты мне еще полтос должна.

Охренев от такой наглости, перевожу на него угрюмый взгляд:

— Какой полтос? Я думала, тут миллионы будут, а здесь от хрена уши. Какие нафиг пятьдесят тысяч? Если я тебе их отдам, мне вообще ничего не останется.

— Э, нет подруга, — тянет он и голос его становится холоднее на десяток градусов, — так дело не пойдёт. То, что ты просчиталась — это твоя проблема. Мы с тобой договаривались не на процент от барыша, а на конкретную сумму. На пятьдесят тысяч рублей. Вот и плати.

— Тош, ну что ты в самом деле, как не человек? Неужели не видишь, какой капец случился? Я не знаю, что мне делать, — мечусь из стороны в сторону. Меня штормит, меня трясёт. Мне очень хочется визжать во весь голос, а еще пойти к Миле и хлестать ее по щекам ее пока не скажет, куда дела мои деньги.

— Слышь, Заямба, — он останавливает меня, грубо схватив за локоть, — ты случайно берега не попутала? Или думаешь, что я грязную работу за так делаю? По доброте душевной? А ты только будешь денежки считать и нос воротить? Нет. Так дело не пойдёт. Или ты мне перечисляешь мой полтос или я тебя сдаю.

Меня подбрасывает этих слов. Ведь не шутит ни черта!

— Тош! Прекрати, а? Ну, какое сдаю? Ты же видишь, у меня шок, стресс. Я сама не знаю, что говорю, — плюхаюсь на лавку, пальцами зарываюсь в волосы, давлюсь слезами и обидой, — всё против меня. Всё!

— Ну, всё так всё, — разводит руками, — ты мне мои деньги перекинь, а дальше страдай сколько хочешь. Вон порадуйся — у тебя еще телефончик останется.

Чему радоваться?! Я хотела получить и свои два миллиона, и телефон, и ещё посмотреть на унылую рожу Милы, которая останется без всего!

— Тош…

— Хватит тошкать. Гони бабки и расходимся. И так сидим на самом виду, не хватало еще чтобы нас запомнили, — угрожающе надвигается на меня.

У него

взгляд как у конченого уголовника, и я не сомневаюсь, что в случае чего он запросто отвесит мне за трещину, чтобы убедить в своей правоте. Поэтому стискиваю зубы и перевожу ему нужную сумму. Такое чувство будто от сердца отрываю целый кусок. Больно, обидно, и от несправедливости все внутри кипит.

— Так бы сразу, — небрежно гладит меня по макушке, как псину. На губах улыбка, а взгляд ледяной. — Молодец, Заибумба. Если что — обращайся.

Напоследок по-хозяйски два раза хлопает меня по щеке и стремительно уходит. Просто раз и нет его. Скрылся в подворотне, оставив меня одну.

Обвожу затравленным взглядом старый пустой двор. Мне кажется, что из каждого окна, из-за тухлых древних занавесок, на меня пялятся дотошные бабки. Активистки хреновы. Прибила бы всех.

Не знаю, что мне делать. Не знаю, как быть, поэтому хватаю Милино барахло, комком запихиваю его в сумку и убегаю так, словно за мной черти гонятся.

Ненавижу!

Несусь по неизвестным улицам и дворам до тех пор, пока в боку не начинает колоть. Воздуха не хватает, сердце в груди надрывно сокращается то ли от бега, то ли от страха. Хриплю и кашляю. Едва не падаю, споткнувшись о выбоину в тротуарной плитке.

— Девушка, вам помочь? — рядом со мной останавливается какой-то мужчина в стоптанных кроссовках и джинсах, пузырями растянутых на коленках.

— Руки убрал, — отпихиваю его от себя и бегу дальше.

Когда вваливаюсь за какие-то гаражи перед глазами пульсируют красные круги и на губах соленый привкус крови.

— Проклятье, — из горла вырываются сдавленные рыдания.

Я ненавижу этот день! У меня нет даже минуты чтобы остановиться и пожалеть саму себя. Над головой занесен хладнокровный топор правосудия, и никто не собирается облегчать мои несправедливые мучения.

Зажав себе рот рукой, визжу и прыгаю на месте, захлебываясь своим отчаянием.

Да как так-то? Почему?

Сквозь пелену слез замечаю над крышами гаражей темный дым и бегу туда.

На небольшом пятачке нахожу проржавевшую бочку, в которой пляшут языки пламени, подъедая какое-то барахло. И вокруг не души! Хоть в чем-то мне повезло!

Вытряхиваю туда все содержимое сумки, потом и саму сумку швыряю в пламя.

У меня в руках остается только Милин телефон. Вернее мой! Жалкая насмешка от судьбы. Подачка на скрепки. Типа, на тебе Зайка мобилку, а на большее — губу закатай, ибо мордой не вышла.

— Сука! — пинаю горячую бочку.

В воздух тут же летит целый ворох искр, и я с визгом бросаюсь прочь, едва не сбивая попавшегося мне навстречу мужика.

— Глаза разуй, безмозглая!

— Да пошел ты! — бросаю, не оборачиваясь, и дальше, не обращая внимание на брань, несущуюся мне в спину.