Я хочу, чтобы меня казнили
Шрифт:
Калинин не был похож на человека, который провел большую часть жизни в замкнутом пространстве, однако чувствовал себя раскованно и комфортно. Причин для этого у заключенного быть не должно, ведь он четко отвечал на вопрос о понимании своего положения. Возможно, имеет место быть шизофрения или же иное расстройство, не позволяющее отделять реальность от фантазии. Но могло ли быть так, что одна личность подвержена психическому расстройству, а вторая нет, ведь Алиса была явно недовольна текущим положением дел.
Отчет о том, что некоторые заключенные в курсе о соседстве с конкретными
– Ну и что же было шесть лет назад, парень? – привычка проговаривать мысли вслух появилась уже давно, когда пришло грустное понимание, что о профессиональной деятельности здесь поговорить не с кем.
Поиск выдал подборку новостей за двенадцатое июня. Как искать нужную информацию в день государственного праздника – вопрос спорный, однако тот день выдавал только одну значимую и нужную в деле новость. Трагически погиб Геннадий Васильевич Серебряков, один из основателей Международного Объединенного Банка, амбициозный создатель первой криптовалюты, которая вопреки ожиданиям отличается и по сей день стабильностью, а самое главное, способностью конкурировать с традиционной валютой. Рубикоин не имел ураганного роста, как первые криптовалюты, не терял свои позиции, как временные и ситуативные, а упорно продолжал вытеснять классические деньги. Развитие рубикоина оставалось коммерческой тайной МОБ, который всего за несколько лет смог подмять под себя большинство крупных банков мира. Геннадия Васильевича называли революционером, пассионарием, гением, а он все лавры побед отдавал жене, Анне. И вот, шесть лет назад его не стало. По официальной версии – сердечная недостаточность на фоне переутомления. По слухам – отравление, причем намеренное.
– И что ты хотел этим сказать, Юрий? – перекинув ссылку на поисковой запрос в электронный ежедневник, я закрыл ноутбук и с чистой совестью ушел с работы.
Глава 4. Кофе и письмо
– Но как тогда Калинин мог узнать про Фадеева, а Юрий про Калинина? – Геннадий Илларионович хмурился все сильнее. Руководители смен видеонаблюдения молчали, растерянно переглядываясь.
Начальник тюрьмы уже не первый час пересматривал записи контактов с Оливером Калининым и пытался вычислить нарушителя правил содержания заключенных. Я прокручивал в голове все беседы с пациентами и сам себя уверял, что не мог выдать личных данных – даже при сравнениях я оперировал лишь цифрами, но никак не личностями. Руководители смен, видимо, меня сейчас мысленно материли за доклад, из-за которого сразу же после обеда начался разбор полетов.
– Геннадий Илларионович, все инструкции соблюдены, ну не могло быть ошибки, – уже третий раз повторил одно и то же Арсений Петрович, руководитель вечерней смены видеонаблюдения.
– Ну тогда расскажи мне, Сеня, как этот псих узнал про другого? – язвительно уточнил
– Да мне-то откуда знать? – опять разводил руками Арсений Петрович
– Тогда будь любезен, закрой свой измельчитель борща и не лезь, – рявкнул начальник.
Виновные, если и были в кабинете, упорно молчали. Ситуация накалялась тем, что и начальник тюрьмы не мог по записям понять, где произошла передача информации.
Вариант того, что про содержание Фадеева можно было узнать до появления в тюрьме исключался – по всем бумагам и официальным заявлениям Анатолий находился в "Полярной Сове". Откуда простому охраннику в бизнес-центре, кем и работал Оливер, знать информацию повышенной секретности? Как бы то ни было, запросы начальнику "Полярной Совы" и в федеральную службу исполнения наказаний были отправлены, осталось ждать.
– Ну не телепат же этот мудак! – после долгого молчания Геннадий Илларионович ударил кулаком по столу, не уточняя, кого конкретно имеет в виду: – Ладно, ваши предложения?
– Можем перевести Калинина в карцер хоть сейчас, – сразу же отозвался Арсений Петрович, как будто ждал этого шанса все время.
– Ретивый ты, Сеня, – с недоброй улыбкой медленно произнес начальник тюрьмы: – Вот только двух вещей не понимаю. Угадаешь?
– Не могу знать, Геннадий Илларионович, – смутился руководитель смены видеонаблюдения.
– Антон Денисович, а ты что скажешь? – Геннадий Илларионович перевел взгляд на меня и чуть наклонил голову: – Знаешь эти две вещи?
– Догадываюсь, – конечно же я знал. Все же, за все годы работы изучал не только заключённых, но и коллег, благо времени хватало и на тех, и на других.
– Говори, – с ледяным холодом в тоне протянул начальник.
– Первая вещь – вопрос, вторая – перспектива.
– Так, – начальник тюрьмы хищно улыбался и это не сулило ничего хорошего. Один только вопрос. Кому?
– Вопрос. Почему руководитель смены решает о смене меры наказания заключенному?
Арсений Петрович с нескрываемой злостью исподлобья посмотрел мне в глаза. Не хотелось наживать врагов, но ярость начальника тюрьмы была готова выплеснуться и это стало бы более жестким испытанием для каждого в кабинете, даже для тех, кто молчал все это время.
– Так, – холод в голосе Геннадия Илларионовича сменился заинтересованностью.
– Перспектива, – титанических усилий требовало не улыбаться: – Если без мата, то предложение нам самим отправиться в карцер.
– Опасный ты человек, мозгоправ, – тяжело выдохнул начальник тюрьмы: – Может, ты как раз и есть наш искомый телепат? Ну что, кто хочет в карцер, а? Никто? Разошлись. А ты, Антон, останься.
Арсений Петрович не был глупым мужчиной, но был подвержен эмоциям и имел склонность быстрее действовать, чем думать. Однако на момент выхода из кабинета он все понял и уже добро подмигнул мне и одними губами сказал: "Спасибо". Мысленно я выдохнул – сложный разговор отменился сам собой.
– Что делать будем, Антон? – едва закрылась дверь, Геннадий Илларионович устало откинулся на спинку кресла. Пожав плечами, я осторожно спросил: