Я хочу жить

Сидоров Виктор

Я взмахнул несколько раз рукой, как будто отгоняю муху: может, взглянет? Но Зойкина шея сегодня поворачивалась куда угодно, только не в мою сторону. Незаметно сбросил на пол жестяной пенал. Бесполезно. Лишь Леньку напугал — дернулся, словно к нему подсоединили ток. Тогда я принялся покашливать. Сначала потихоньку, потом все громче. Кашлял долго и, наверное, противно, потому что Зойка вдруг сказала брезгливо, ни к кому не обращаясь:

— У Чеканова, должно быть, коклюш. Надо сказать дежурному врачу — пусть уберут…

Ребята засмеялись,

Фимочка отпустил какую-то остроту, но я не расслышал — увидел Ленины глаза. Какие они были! В них смешалось все: и горечь, и жалость, и еще что-то такое, отчего мне вдруг стало невыносимо стыдно. Так стыдно, что слезы выступили. Ведь Лена все видела, все отлично поняла. Ни гордости у меня, ни самолюбия…

Схватил первую попавшуюся книгу, поставил ее на грудь, заслонив лицо.

Запись девятая

Вернулся из Арктики Черевичный. Два месяца и шесть дней длилась экспедиция. За это время он налетал двадцать четыре тысячи километров. Москва ликует, встречает героя музыкой и цветами…

А мне грустно. Конечно, не потому, что вернулся Черевичный. Из-за Зойки.

Скверно у меня на душе, будто потерял что-то очень дорогое.

Целые дни сам не свой. Все думаю. Паршиво, когда веришь человеку, а он обманывает тебя. Хуже, по-моему, нет ничего на свете.

Я, наверное, совсем бесхарактерный и размазня. Понимаю, что Зойка поступила нехорошо, а вот все вспоминаю о ней и ничего с собой поделать не могу. От этого тоже пасмурно на сердце.

Зато Шиман рад: Зойка теперь улыбается ему все время. Он стал смотреть на меня насмешливым и каким-то жалостливым взглядом.

Ленька Рогачев все видит и понимает. Сказал однажды тихонько:

— Брось, Санька, переживать. Плюнь. Ерунда все это. А Зойка — дура.

Слабое утешение. Но и на этом, как говорят, спасибо Рогачеву.

Запись десятая

В последний раз развезли нас по классам — завтра каникулы.

— Ну что, Сашок, — сказал дядя Вася, — одна гора с плеч? Перешел?

— Перешел, дядь Вася.

— Значит, как это понимать: находишься в горизонтали, а идешь по вертикали? Хорошо, Сашок. Очень. Большая радость твоей маме. Да и всем. И мне тоже: не зря возил тебя. Не зря же? — И хитро смотрит на меня, смешно топорща усы.

— Не зря, дядь Вася. Спасибо.

Настроение у всех, как в большой праздник. Говор, смех. Фимочка разошелся вовсю:

— Дядя Вася, вы, случайно, не читали стихи Папы Шимана? Жаль. Очень, говорят, талантливый поэт, этот Папа Шиман. В Москве издается…

Вбежала озабоченная молоденькая сестра — потеряла градусник. Спрашивает: не завалился ли у кого в постель? Фимочка к ней:

— Ольга Федоровна, вы не видели нашего Белого клыка?

— Ах, отстань, Фима… Собачку, что ли?..

— Нет, кабанчика.

Сестра невольно глянула на улыбающегося Ваньку, у которого сверкал еще не вырванный клык, засмеялась,

махнула рукой и побежала дальше.

Ни Пашка, ни Ванька не обижаются — пустяки по сравнению с главным. А главное — седьмой класс одолели!

Раздается звонок. Вместе с ним в дверях появился Самуил Юрьевич. Он по привычке направился было к Леньке, да на полпути остановился, тряхнул густой гривой.

— Н-да!.. Значит, что же?.. — Он развел руками, улыбнулся, и лицо его стало светлым и молодым. — Вот и поднялись мы с вами еще на одну ступень знаний… Хорошо поработали… Н-да… Что же еще? Ты, Леня, продолжай поиски. Думаю, найдешь решение… Чеканов тоже молодцом: начал год поздно, а догнал. Плечом к плечу шел со всеми…

Лена бросила мне записку: «Рада за тебя. Поздравляю».

— Спасибо, Лена, — сказал я.

Распахнулась дверь — Сергей Львович. Он — возбужденный, шумный, словно тоже «перешел».

— Наказ: в лечении тоже так держать — на отлично!

Фимочка кинул ладонь к виску.

— Есть так держать, Сергей Львович!

А Зойка стрельнула лукавыми глазами.

— Скажите нам что-нибудь такое… В общем, приятное.

Сергей Львович круто повернулся к Зойке.

— Приятное? Хорошо. Будь по-твоему: в субботу выходим на катерах в море…

Это было сказано неожиданно и здорово! Побывать на море! Что может быть лучше?

Девчонки ойкали и ахали в восторге, а Зойка, прижав руки к груди, воскликнула, будто Сергей Львович лично для нее устраивает прогулку:

— Спасибо, Сергей Львович, большое спасибо!

Запись одиннадцатая

Ночью на субботу я плохо спал. Тревожился: вдруг катера не придут, вдруг случится что-нибудь непредвиденное и поход сорвется. Поэтому, как только проснулся, — глаза к морю. У небольшого санаторного причала на легкой волне покачивались два катера.

Разнесли завтрак, но к нему мы почти не притронулись. Один лишь Ванька оставался спокойным и ел по-прежнему за двоих.

Постороннему наши переживания могут показаться смешными: ишь, мол, какое великое счастье — обыкновенная прогулка по морю!.. Но для нас… Ведь мы уже стали забывать, что такое простор и ветер.

Пока мы завтракали, санитары и няни таскали на катера матрасы и расстилали их на палубах. Потом принялись носить нас: няни на носилках, санитары на руках.

Сюська, видимо, устал. Когда брал Ваньку, сказал тихо и сердито:

— Ну жирный, тебя одного пока донесешь — потом умоешься.

Мы переглянулись с Ленькой и тут же отвели друг от друга глаза. Да, не очень весело, когда ты кому-то в тягость. Но самое обидное, что ты знаешь об этом, а поделать ничего не можешь…

Погрузка закончилась. Сергей Львович, стоя на мостике, говорил что-то капитану, тот слушал и время от времени поглядывал на нас. Потом капитан неторопливо вошел в рубку, и через минуту палуба затряслась, как в лихорадке, — заработали моторы.