Я и мои гормоны
Шрифт:
Гистамин выглядел заговорщически:
– Святая правда.
– Постой-ка, Гистамин, – сказал Феромон. – Что тебе обо всем этом известно?
Гистамин промямлил что-то, но остальные не могли разобрать, что именно.
– Нет уж, – настаивал Феромон, – ты ведь имеешь к этому отношение, не так ли?
– Нет. В смысле, да, – запутался Гистамин. – Откуда мне было знать?
– Выражайся яснее.
– Когда Билл и Эвелин рассуждали, что мужчине нет надобности мириться со своими гормонами…
–
– Я им пригрозил: «Я вам покажу!»
– А дальше?
– Я самостоятельно покрыл его член сыпью.
– Но Эвелин теперь думает, что он подхватил что-то от своей любовницы!
– Она не должна была этого видеть. Я хотел просто его попугать.
– Чтоб я сдох! – сказал Феромон, которому это показалось смешным.
– Это аллергия, – сказал доктор, – просто раздражение. У вас аллергия на что-то. Вы используете презервативы?
– Нет. Но я в любом случае рад. Вы думаете, оно пройдет?
– Это может быть связано со сменой стирального порошка. Я выпишу вам мазь, – доктор начал заполнять рецепт, но вдруг снова взглянул на Билла, который как раз раздумывал, не следует ли ему пожаловаться врачу на другие симптомы, появившиеся у него в последнее время.
– Не будь смешным, Билл, – закричал Феромон. – Ты мужик, ты не должен так вот просто рассказывать врачам о своих проблемах со здоровьем!
Но было уже слишком поздно. Доктор почувствовал, что Билла что-то волнует:
– Вы не часто к нам заглядываете, Билл, вот что я вам скажу. Но раз уж вы пришли, почему бы вам не измерить артериальное давление и не обследоваться?
Когда Билл вернулся в контору, гормоны все еще продолжали выяснять, кто из них в ответе за то, что доктор назвал «существенными отклонениями от нормы». Давление оказалось «слишком высоким для его возраста», в груди определялся застой, имелись все основания полагать, что он страдает от депрессии и стресса, а жалобы на зуд в анальном отверстии подтолкнули доктора к диагнозу либо геморроя, либо глистной инвазии. Нарушение же стула, по словам доктора, требовало последующего углубленного обследования в условиях стационара. Даже гормонам было ясно, что это значило.
– Так он теперь как, болен что ли? – спросил Тестостерон.
– Мы можем винить только сами себя, – рассуждал Гистамин.
– Не наша вина, что мы живем в такое напряженное время, – возражал Феромон.
– Точно, – продолжил Адреналин, – мы затеяли интрижку, подвергли его стрессу, чтобы он снова закурил…
– …И синдрому раздраженной кишки, – добавил Гистамин.
– А ты наградил его сыпью. Все это время Билл боялся, что его сократят, потом он узнал, что станет отцом, потом он сам должен был выбрать, кого уволить, затем
– Остановись, – умолял Адреналин, – я завожусь от одной мысли обо всем этом.
– Точно! – закричал Феромон. – Достаточно!
– И ему не с кем всем этим поделиться, – заметил Гистамин. – Неудивительно, что у него подскочило давление.
– Так что мы не виноваты, что он болен.
– Вовсе нет.
– Все дело в том, что он не может поделиться своими переживаниями. Прошло сто лет с того дня, когда он последний раз спрашивал Эвелин о ребенке.
– Но ведь он – мужчина, а мужчины не болтают о всяких глупостях.
– Это почему? – спросил Адреналин.
– Никто не знает. Давайте просто воспримем это как факт, – ответил Феромон. – Он разговаривал о ребенке с Эвелин задолго до того, как мы обсудили это с близняшками.
Билл около часа молча сидел за столом. Мария и Тони понимали, что что-то стряслось, хотя бы потому, что сегодня во второй раз за последние полгода стихли звуки непрекращающегося ремонта.
– Я знаю, что это прозвучит дико, – неожиданно сказала Мария, – но, пока Алекс болен, они хотя бы не будут никого увольнять. Не теперь.
Это было первым упоминанием имени Алекса в присутствии Билла за последнее время – верный признак того, что Билл совершил какую-то оплошность, хотя это и не обсуждалось. Мария хотела сказать что-то еще, но смолчала, потому что в комнату вошли уборщики помещений – беременная женщина лет двадцати и нахальный мужичонка за пятьдесят. Они коротко поздоровались с присутствующими и включили пылесосы. Теперь при разговоре приходилось кричать.
– Какого черта сегодня прислали уборщиц? – спросил Тони.
– В целях экономии, – пояснил Билл. – Теперь они убирают в течение всего дня, вместо вечеров. Так компании требуется меньше работников, кроме того, дневная оплата меньше, чем вечером.
Рабочие прибавили мощности пылесосов.
Марии пришлось кричать еще громче:
– Кто-нибудь помнит, когда последний раз здесь не было никаких перемен? Мне кажется, это все делается, чтобы измотать сотрудников.
– Если тебя вышибут, тебе больше не придется переживать о таких вещах, – хмыкнул Феромон.
Билл поймал себя на той же мысли и почувствовал вину, быстро переключился на необходимость посещения туалета. Доктор выдал ему кучу таблеток, и теперь Биллу было нужно улучить момент и принять первую порцию. Если бы он сделал это на виду, то все поняли бы, что он заболел, а сочувствие только лишний раз напомнило бы о его возрасте. Он поднял брови и знаком дал понять Марии, что из-за этого шума он хочет выйти.