Я и мой автомобиль
Шрифт:
- Ну что вы! Филька - прекрасный собеседник. Когда с ним говоришь - он молчит, что может быть лучше?
- Молчит... Конечно, молчит... Теперь вы с ним мучаетесь... Надо было его убить в детстве. Теперь это делают очень безболезненно. Уколют - и все, щенок засыпает.
- Но его не хотели убивать, Григорий Мироныч...
- И я вижу, что не хотели... И поэтому вы имеете больную собаку...
Филька спрятал язык и слушал, склонив голову к плечу.
- Уродливое надо уничтожать! Это здоровая греческая философия,- пояснил пенсионер.
- Но Филька не знает,
- Мало что он.не знает... Он и не должен знать... Вы всегда занимаетесь отсебятиной... Он у вас зарегистрирован?
Я понял, что погиб. Но судьба моего четвероногого друга толкнула меня на ложь во спасение:
- Зарегистрирован.
- Интересно,- усомнился активный пенсионер, - как это они регистрируют больных собак? Надо проверить. Где вы его регистрировали?.
- А вы узнайте сами где. У вас должны быть большие связи.
- Мы боремся за обязательства,- строго, но незлобиво пояснил Григорий Миронович.
– Мы приняли обязательство регистрировать кошек и собак.
- Да, - сказал я, - скот мелкий и скот крупный... Давайте выполним обязательства на семь лет раньше срока! Филька, домой!
Начиналась весна.
Начиналась весна - время посева хороших рациональных зерен. Ах, рациональное зерно, набухающее во влаге раздумий...
Мне нравится идея обслуживания, потому что я многого не умею делать сам. То есть я не сторонник натурального хозяйства.
Если бы моя воля - основал бы я такой трест, или мастерскую, или просто забегаловку, где на клиента надевали бы нимб. Такое заведение, скажем, ПВБХ - Пусть Вам Будет Хорошо. Или НБ - Не Беспокойтесь. Можно также назвать проще, скажем, ВСС-Все Суета Сует.
Повесить на стенку красочные портреты сочинителя Экклезиаста и Эпикура. Этих двух общественных деятелей, несмотря на некоторые расхождения в их взглядах, я всегда считал основоположниками идеи обслуживания населения.
И были бы у меня тридцать три богатыря. Все они были бы равны как на подбор, каждый специалист своего дела. Один чистит, другой шьет, третий ремонтирует что-нибудь. Прекрасно.
С чего же это все началось?
Примерно тридцать лет и три года я вел себя, как Илья Муромец. То есть сидел на печи, болтал ногами и мычал глупости.
О блаженное невозвратное время, когда человек еще юн, невзирая на возраст! Когда он еще совсем отрок, от которого ничего не требуется.
Потом я вскочил, огляделся и путем силы молодецкой побил рати несметные. Сначала я прикончил Идолище Поганое, потом наддал Каликам Перехожим и, наконец, стал щелкать Соловьев Разбойников
Работы оказалось неожиданно очень много. До обеденного перерыва я сжигал все, чему поклонялся, а после обеда поклонялся всему, что сжигал.
Я самоотверженно вкалывал. Прошло некоторое время, и я ощутил возможность купить себе автомобиль.
С этого момента, собственно, и началась моя действительная биография. Передо мной стали раскрываться души и характеры. Передо мной открывали души пьющие и непьющие, тяготеющие к лести и не тяготеющие, принципиальные и беспринципные. Будучи, как мне казалось, человеком нельстивым, я стал обнаруживать в себе огромные запасы суетливости.
Шаг за шагом, километр за километром мой автомобиль уверенно уносил меня в стихию подспудного перераспределения материальных ценностей. Я был представлен самою судьбой светлоглазым волшебникам, в кармане которых умещались амортизаторы и водяные насосы, катушки и трамблеры, червячные передачи и тормозные колодки. Я был представлен даже одному феномену, который носил за пазухой весь дифференциальный агрегат.
По дороге в стихию мне попадались шоферы, которые запросто отсасывали из своих баков бензин, взымая за это всего четверть цены. Стыд жег мои щеки, но пути назад уже не было. Я уже был в дороге.
Вокруг моего автомобиля постоянно летали трудолюбивые пчелы и таскали в его соты приторный автомобильный мед. Сначала я пытался прорваться сквозь их жужжащий рой к станции обслуживания автомобилей. Но красивые стеклянные станции были взяты в прочную осаду, пробиться сквозь которую не помогали ни дни, ни недели, ни месяцы.
Я откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и сдался.
Теперь я уже не был хозяином автомобиля. Теперь уже он был моим повелителем и тираном. Он топтал мое достоинство, когда я льстил начальникам гаражей. Он надругивался над моей совестью, когда его заправляли казенным маслом в казенные часы казенные короли и валеты. Он сжирал мое время, когда я стоял на стреме, пока его нечистое брюхо осматривали из казенной ямы официальные лица неофициальным образом.
Воля моя была сломлена, и мне уже ничего не оставалось, как катиться по наклонной плоскости на выключенной передаче.
А ведь так еще недавно я представлял себе, как подъеду с открытым забралом и чистой душой к открытому для всех страждущих автоисточнику, отдам ключ и не буду никому морочить голову, пока автомобиль осмотрят и сделают ему необходимые вливания. Как далек я был от мысли, что мне придется самому добывать детали, не имея точного представления в их назначении и двигаясь на ощупь! И еще я думал, что достаточно только позвонить в такой кристальный ключ - и в ответ приедет прекрасный юноша с белыми зубами и чуть-чуть испачканным открытым лицом, и официально возьмет у меня ключ, и унесет мой автомобиль, чтобы возвратить его в точно назначенный срок сытым, обутым, довольным, готовым к дальнейшим странствиям...
Черта с два. Никакой белозубый юноша не приедет. А прядет Генка и скажет, что днем, пока в гараже нет машин и пока начальник не видит, можно будет делать профилактику по-быстрому. И еще скажет Генка, что мотор они с Борисом перекинут на улице, а вот сваривать дно и красить на улице никак нельзя. Поэтому я должен позвонить Николаю Петровичу, чтобы он, Николай Петрович, звякнул начальнику гаража, чтобы он, начальник гаража, разрешил поставить в гараж мой автомобиль.
– А то на станции техобслуживания - не пробьешься, - скажет Генка.- Там очередь до Конотопа. И запчасти все равно сами будете добывать.