Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать
Шрифт:
Ветеринар попытался превратить все в шутку.
– Капут – капут, – сказал он. И объяснил, что латинское слово caput – это другое название шейки бедра. – Головке бедра положено быть округлой, – сказал он, – но ее головка быть круглой перестала, и поэтому она утомляет и изнашивает сустав. Это очень болезненно, – добавил он, и смеяться после этого было уже слишком поздно.
– Коленная чашечка тоже явно повреждена, – сказал он. – На коленную чашечку приходится слишком большая нагрузка из-за головки бедра.
Усталые, мы присаживаемся на камни и смотрим на побережье. Вместе задремываем под скрип лодок, моя ладонь покоится на ее спине, приподнимаясь с каждым вдохом в одном ритме с волной, бьющей в причал.
Ты часто говорила: «Думаю, она состарится внезапно».
Однажды белка подобралась к ней слишком близко, но она не бросилась за ней вслед.
Спустя несколько дней она уронила свое любимое лакомство на пол; оно оставалось на том же месте неделю. Я пытался дать ей другую косточку, и она радовалась ей – глазами и хвостом, –
Когда она не смотрит на меня, и я зову ее, она не поворачивается. Только если я крикну, а мне не нравится кричать, чтобы она не подумала, что сделала что-то плохое. Со зрением у нее все в порядке, поэтому я общаюсь с ней знаками. Порой по нескольку дней проходит без звука моего голоса, вообще без каких бы то ни было звуков, кроме тех, которые слышишь только в полном безмолвии – как вода капает из крана, как муха бьется об абажур лампы, как идут часы, которые я никогда не ношу, оставляя их на прикроватной тумбочке.
На Мартас-Винъярд теперь тихо – так, как мы любим; пришли холода. В Эдгартауне и Вайнъярд-Хейвене на окнах висят таблички с надписями ЗАКРЫТО ДО СЛЕДУЮЩЕГО СЕЗОНА, УВИДИМСЯ В МАЕ . Лодки в доке наполняются дождевой водой; сети на лобстера валяются пустыми на песке. СПАСАТЕЛЬ ОТСУТСТВУЕТ . На груде гальки стоит кнопочный телефон. Я снимаю трубку; раздается зуммер. Набираю свой домашний номер и жду, пока кто-нибудь ответит. Поначалу не узнаю голос: извините, но в данный момент нас нет дома. Я решил, что будет правильно, учитывая Ральф, использовать множественное число.
Позже, на пляже Люси-Винсент, на поверхность на несколько секунд выныривает тюлень, прежде чем снова погрузиться. Ветер, сильные волны, надвигается прилив. Мужчина, похожий на меня, идет рядом с собакой. Ее дыхание вылетает из пасти короткими клубками пара. Мужчина мочится на камень; собака отводит взгляд, словно чтобы не смущать его. Они медленно проходят с полкилометра, потом поворачивают обратно; прилив заполнил всю бухту, песок исчез. Нет, не исчез, так только кажется. Но исчезли следы мужчины и следы собаки. Им следовало бы поторопиться, но они не спешат. Собака пытается хватать зубами волны, когда они разбиваются о берег. Мужчина снимает кроссовки и носки, закатывает брюки, идет по щиколотку в холодной воде, которая жалит кожу.
Со временем тело привыкает: холод ощущается как тепло. К тому времени как мы добираемся до места, с которого начали, вода достигает моих колен, волны разбиваются о скальную стену позади меня.Некоторые книги говорят, что признак – это слезящиеся глаза. Некоторые книги говорят, что признак – это подергивание или дрожь. Некоторые книги говорят, что признак – это недержание. Некоторые книги говорят, что признак – это частые падения. Некоторые книги говорят, что признак – это потеря аппетита. Некоторые книги говорят, что признак – это хвост, зажатый между лапами. Некоторые книги говорят: держите ее поближе к себе. Некоторые книги говорят: если она скулит, близкий звук вашего голоса ее успокоит. Некоторые книги говорят: позвольте ей спать в постели вместе с вами. Некоторые книги говорят: кладите ее на подстилку. Некоторые книги говорят: давайте ей воду через капельницу. Некоторые книги говорят: кормите ее с рук. Некоторые книги говорят: нежно поглаживайте ее шерсть и рассказывайте, каким хорошим другом она вам была. Некоторые книги говорят: каждая часть пути значима. Некоторые книги говорят: даже в самых печальных моментах есть своя красота и даже скрытая радость.
Несколько лет назад прибой был сильным и холодным, но она хотела, чтобы я бросил. Она сидела у кромки воды, и волны разбивались и пенились вокруг нее, и она глазами и хвостом говорила: бросай же. «Только недалеко», – сказала ты, но рука моя уже устремилась вперед, и было приятно размахнуться и бросить настолько далеко, насколько я мог, и как только теннисный мячик вылетел из моей руки, было уже слишком поздно говорить « сидеть », или « нет », или « ко мне »; она уже прыгнула – в океан, в погоне за тем, чего не могла видеть, что даже я не мог увидеть, хотя и проследил дугу падения крохотного желтого шарика, который взмыл, упал, а потом исчез. Это слово мы порой используем, имея в виду то, чего не можем видеть. Он был там, где-то в океане, но для нас он исчез.
Она слишком быстро оказалась слишком далеко – миновав место падения мяча, – и мы едва слышали голоса друг друга, зовущие ее сквозь ветер и шум прибоя. Она хватала зубами воду, тени или солнечные зайчики, которые, должно быть, принимала за то, что искала. Она была единственным крохотным пятнышком во всем океане – единственным пятнышком, которое мы могли видеть. Не было даже лодок. Не было даже, слава Богу, акульих плавников. Она лихорадочно искала то, что было потеряно; мы знали, что она никогда не сдается.
У меня возникла идея: убедить ее, что она нашла то, чего у нее не было никаких шансов найти. Я побежал к нашей машине, стоявшей на парковке, нашел под сиденьем другой мячик.
К тому времени как я вернулся, Ральф заплыла еще дальше, а ты стояла в океанских волнах по шею, пытаясь уговорить Ральф плыть к тебе.
Я понимал, что мне нужен идеальный бросок – между ней и тобой, там, где она могла бы его увидеть. Ральф увидела мяч и поплыла к нему.
Ральф стряхнула с себя океанскую воду, уронила мячик передо мной, чтобы я снова его бросил. «Нет, хватит, – сказал я. – Хватит», – и у нее на морде возникло выражение разочарования, какое бывает только у собак. Был конец мая, канун нашей третьей годовщины.
Только позднее, уже дома, мы обратили внимание на хвост Ральф. Он не двигался, даже когда она слышала те слова, которые заставляли ее вилять им из стороны в сторону. Ветеринар сказал, что волны, возможно, повредили его. Он сказал, что может быть, ее хвост больше никогда не будет двигаться, нужно подождать и посмотреть – и это было так, будто нам сказали, что наша собака никогда больше не будет счастлива, хотя это всего лишь означало, что она больше никогда не будет выглядеть счастливой: как человек, который не может улыбаться. С ней будет все в порядке, станет она вилять хвостом или нет; мы больше беспокоились за себя, боялись, что потеряем частичку своего собственного счастья.
Много дней мы смотрели на ее хвост, который странно свисал на сторону и не двигался.
Спустя две недели она сшибла хвостом бокал с вином. В другом случае это бы нас расстроило. Мы были настолько счастливы, что даже не стали оттирать пятно. В иные дни оно было утешительным напоминанием, в другие – напоминанием пугающим, напоминанием о том, как нам повезло. Мы делали вид, что все дело в ее хвосте, а не в том, как быстро приливная волна могла отобрать ее у нас.
Некоторые книги говорят, что это происходит очень быстро и тихо. Некоторые книги говорят, что примерно через 6—12 секунд после инъекции она сделает чуть более глубокий вдох. Некоторые книги говорят, что она впадет в состояние, подобное глубокому сну. Некоторые книги говорят, что она вдохнет еще несколько раз. Некоторые книги говорят, смотрите ей в глаза. Некоторые книги говорят, что обмывание тела будет последним актом любви и доброты. Некоторые книги говорят, что большинство живых существ состоит в основном из воды. Некоторые книги говорят, что вам понадобится кто-то, кто довезет вас до дому. Некоторые книги говорят, что вы не одиноки в своей печали. Некоторые книги говорят, что всякий раз, как вы будете приходить домой, у вас будет возникать чувство пустоты. Некоторые книги говорят, что эта утрата может всколыхнуть воспоминания о былых утратах. Некоторые книги говорят, если хотите, закажите поминальную службу. Некоторые книги говорят, купите камень для своего сада в форме отпечатка лапы. Некоторые книги говорят, что популярным способом хранить память являются маленькие фигурки животных. Некоторые книги говорят, что это обычное дело – когда вы вдруг видите ее дома или в саду спустя много дней после того, как ее не стало. Некоторые книги говорят, что скорбь толкает людей на странные поступки. Некоторые книги говорят, не принимайте никаких важных решений в те несколько недель, которые следуют за такой утратой.Застреваю, меня разворачивает, я не вижу, куда еду. Машинок все больше, они все отталкивают меня назад. Я пытаюсь развернуться, выправиться, но не могу сдвинуться с места. Еще один удар – сильный, – и теперь я развернут лицом в нужную сторону. Толчок сзади сбивает с меня солнечные очки. Я снова надеваю их – не хочу, чтобы меня узнали, – и еду вперед. Разворот, еще один, и я вижу тебя – красная юбка, волосы отросли и убраны в «конский хвост». Я хочу толкнуть машинку – твою и твоего отца, – но не могу до вас добраться; кто-то все время мне мешает. Получив толчок сзади, я снова верчусь вокруг своей оси. Фрустрирующий сон, который вовсе не сон.
Солнечные очки, короткая стрижка, гладко выбритые щеки; личина. Одинокий взрослый там, где все остальные взрослые не одиноки. И если ты увидишь меня, если меня увидит твой отец, я притворюсь поначалу, что не узнаю вас – в конце концов, ведь прошло уже два года, – а потом притворно обрадуюсь, «вспомнив», спрошу, как у вас дела. Скажу твоему отцу, что приехал сюда с другом и его детьми.
Красная юбочка проезжает мимо, я мельком вижу твое лицо, твои руки вцепились в руль, потом все это исчезает – не вижу куда.
Я снова гонюсь за тобой – красная юбочка, красная машинка. Ближе, ближе, но машинки останавливаются – моя рядом с твоей. Заезд окончен. Я нарочно роняю ключи, прячу лицо, нагибаясь, чтобы подобрать их.
Я иду не на каждый аттракцион, на который берете билеты вы с отцом; это слишком подозрительно без ребенка. Американские горки-«лягушки», пятнадцатиметровое падение, потом «прыжки» обратно наверх; улыбающиеся панды, кружащие вокруг пчелиного улья; космический корабль, который раскачивается как маятник; небольшое колесо обозрения. Близко, но не слишком близко. Я притворяюсь, что изучаю карту парка, смотрю на часы, как будто жду кого-то, в … надцатый раз перевязываю шнурки.
И снова иду за тобой.
От сахарной ваты твои губы становятся синими. Ты идешь рядом с отцом, размахивая бумажным фунтиком, как дирижер.
Я сажусь позади тебя на американских горках с двумя спусками, не слишком крутыми. Ты вскидываешь руки, но не издаешь ни звука. Если я протяну руку, то смогу коснуться твоих волос, которые отдувает назад ветер.
Позже я потягиваю лимонад, сидя на пляжном шезлонге, и наблюдаю, как ты скатываешься по водяной трубе, а отец ждет, чтобы поймать тебя. Повсюду вокруг меня дети слизывают сладости с пальцев, потом бегут обратно, чтобы всласть повопить под водопадами. Я здесь единственный человек, на котором нет плавок или шортов. Солнечно и жарко, уикенд перед Днем поминовения. Я поднимаю руку, чтобы дернуть себя за бороду – нервная привычка, – но бороды нет. Мои руки меня не узнают.