Я иду искать
Шрифт:
– Чего замер? – как ни в чём ни бывало позвал Айцц. – Иди пора.
Он успел отойти на несколько метров и теперь повернулся к разведчику, зачарованно наблюдавшему начало казни. Лиззт, простившись с дедом, уже исчезла за воротами форта. Вспыхнул факел. Рыжее пламя отчаянно чадило, будто силясь добавить ещё больше черноты в закопчённый мир.
– Что происходит? – спросил Ур, постаравшись не выдать своих чувств голосом. Старые, глубоко въевшиеся убеждения бурлили в нём, как вода в котле. Каждый год, проведённый в ГУИР, он занимался их тщательной прополкой, выковыривал
«Не вмешиваться без крайней необходимости. Не проецировать свои представления о морали, справедливости, должном и скверном на объекты разведки. Разведчик не сделает ничего, что может поставить его миссию под угрозу и не позволит узости своих локальных представлений замутить его беспристрастный взгляд.»
Что бы ни происходило с местными жителями – это дело самих местных жителей. Единственный повод для вмешательства в их дела – это получение ценных сведений, значимых в рамках миссии. Добро и зло существуют там, в Араанге и на территории Этнан-Вегнара, а здесь, в Литтерстадте, существуют только наблюдаемые явления. Всё, что происходит вокруг – одноразовый спектакль, который ни Ур и ни один из его коллег больше никогда не увидят.
«Так что стой на месте, идиот, и не вздумай даже слова сказать. Может быть, казнят вора: в условиях тесноты и скудости любое нарушение способно вызвать серьёзные последствия, если не будет наказано со всем тщанием.»
Айцц подошёл, потоптался рядом. Пламя занялось в клетке, и до слуха разведчика долетел ужасный тоненький визг.
– Порченого поймали, ещё до света. Теперь вот жгут. Идём, нечего тут смотреть.
Но Ур не хотел идти. Он приблизился, вынудив мусорщика следовать за собой, и постарался рассмотреть жертву.
– Кто это – порченый? Откуда вообще взялся?
– Из города, – нехотя буркнул Айцц. – Кто порчу подхватил, те обратно идут. Свойство у них такое: назад лезть. Одного пропустишь – страшно и представить, что будет. Поэтому стерегут. Ну, насмотрелся? Давай топать уже, а то без тебя уйду! Время позднее.
Разведчик насмотрелся. За клубами чёрного дыма он успел разглядеть существо, сгоравшее в клетке, и тут же избавился от комплекса вины. Хватило круглых, навыкате, глаз, хватило морщинистой, жёлтой кожи, длинных узловатых пальцев и совершенно безумной ухмылки, расколовшей жутковатое лицо почти надвое. Если это и было когда-то человеком, то теперь явно перестало им быть: даже скрытая рваньём фигура кособочилась настолько неправильно, что казалось, будто позвоночник её переломлен и сросся под невероятным углом. И всё же человеческие черты не исчезли в гротескной маске, не превратились во что-то чуждое и чудовищное – порченый выглядел как шарж на самого себя, как живая карикатура, для чего-то сошедшая с газетных страниц.
«Или как человек, оказавшийся во власти злобного духа», – подумал Ур, отступая теперь назад. – «Кажется, именно такой эффект приписывали одержимости жрецы.»
Они с Айццем уходили прочь от посёлка, а в спины им летел ноющий визг существа, никак не желавшего смириться со своей участью.
***
В
Немедленно начались проблемы и отговорки. Старик отвечал уклончиво и норовил сменить тему, но когда Ур припёр его к стенке, всё же сознался. Был художником. Выходило так, что художник в Литтерстадте считался человеком если и не презренным, то уж всяко не респектабельным. Хвалиться нечем. Почему дела обстояли именно так, понять было решительно невозможно – оставалось лишь принять, как очередную странность этой земли. В истории Этнан-Вегнара, да и всего Араанга, мастера кисти тоже переживали взлёты и падения своего ремесла – случалось и такое, что дерзких рисовальщиков изгоняли и даже казнили – но чтобы буднично выталкивать на социальное дно? Ур попробовал выяснить, чем обычно занимались художники, и узнал, что самыми утилитарными вещами – символьной графикой, знаками-указателями, разными вывесками. Изобразительное искусство, как таковое, вымерло лет за двести до рождения Айцца. Или за триста. Старинные картины, которые на родине Ура то яростно уничтожали в эпоху обскурантизма, то спасали ценой человеческих жизней, в Литтерстадте не значили ничего.
Через несколько минут разведчик догадался, что ничего не значило само прошлое. Айцц удивительно мало знал об истории собственной страны, она словно выцветала и осыпалась, стоило только преодолеть рубеж в какие-нибудь полвека. Хуже того – он искренне не понимал, почему странный «Ур-менос» вообще интересуется такими бесполезными вещами. Спросил бы лучше про места, где можно найти годную добычу, или про урожай. В крайнем случае, про науку – мусорщик о ней знал немного, но к достижениям прогресса испытывал некоторое уважение. В конце-концов, плоды этих достижений он и добывал на руинах прошлого. Но само прошлое? Для чего оно?
Конец ознакомительного фрагмента.