Я иду искать
Шрифт:
Всё здесь было ржавое и унылое.
Поглядев по сторонам, Ур понял, куда девался металл с крыши цеха – или часть металла, по крайней мере. Вдоль стен, где остатки кровли выглядели поприличней и могли хоть как-то защитить от дождя и снега, лепились друг к другу лачуги, сварганенные из самого разнообразного хлама. Бетонные плиты, листовое железо, полосы ребристого алюминия, старые доски, стальная сетка, пластмассовые поддоны и чёрт знает что ещё – всё шло в дело, утеплялось минеральной ватой и синтетическим полотном, подпиралось кусками рельс и здоровенными шинами от неведомой техники – такими
В загонах у ворот бродили овцы странной масти, будто их специально выкрасили в зеленовато-коричневый защитный цвет. По другую сторону рельс был обустроен свинарник, и Ур возрадовался, что дышит через фильтры скафандра. Упрямое меканье скота перемежалось лязгом металла о металл и шумом ветряков с крыши, так что у Процветания складывался уникальный акустический портрет – разведчику он напоминал разом и деревню, и кустарные мастерские где-нибудь на краю Ламаша, и лагерь беженцев, утративших всякие надежды, но ещё цепляющихся за жизнь.
Однажды, в окрестностях того же Ламаша, ему довелось забрести в старый храм, возведённый при Упорядоченном правлении и благополучно переживший Великую реформацию. Большой, длинный, обшарпанный и облезлый, внутри он был похож на выпотрошенный склад, или ангар, или ещё что-нибудь в этом духе, и вот теперь, при виде Процветания, Ур понял, что храм на самом деле напоминал цех. Они были удивительно похожи – тот памятник раздробленной прогрессом эпохи, ставший в одночасье ненужным, и этот осколок могущества, на останках которого едва теплилась какая-то жизнь. В храме тоже не было совсем пусто – там обретались те, кто так и не расстался с иллюзиями, не прижился в новом мире, кто пытался защитить себя от веяний времени. Жалкие крохи по сравнению с эпохой, когда многие тысячи, голова к голове, наполняли типовые храмы по всему Этнан-Вегнару, а из мегафонов сыпался жреческий речитатив, заменяя толпам скудный насущный хлеб.
Праздных и отдыхающих внутри не было. Жители посёлка занимались своими делами, и это немного скрашивало его убогость. Хуже нет, когда людям нечем заняться. Когда оборванные, голодные, сидят они возле палаток и хижин – наступает последний акт отчаяния, в котором личные усилия уже никак не влияют на судьбу человека. Процветание шевелилось, и шевелилось целенаправленно – громыхали нагруженные тележки, стучали молотки, кто-то наливал воду овцам, а другие тем временем кололи дрова. Все – в чёрных, серых и синих робах, бушлатах, комбинезонах. Уныло, но добротно, не оборванцы. Все – довольно активные: значит, голода у них нет.
– Ну, пойдём ко мне, – сказал Айцц, когда они вышли на правую сторону «улицы» с рельсами посерёдке. – Только… Ох, зараза, куда ж без них, – беззлобно выругался он, указывая взглядом на тройку местных, что шли навстречу. – Сейчас пытать будут.
Ур, которого уже «пытали» на входе, насторожился. Он узнал недовольного крепыша, требовавшего снять скафандр, но двое женщин показались впервые. Одна, худощавая и повыше ростом, шла впереди, так что была, должно быть, кем-то важным в социуме посёлка. Вторая прижимала к груди толстую книгу и носила жуткого вида очки – лет им было, должно быть, уже полсотни.
– Добра и мира, – бросила первая шагов за пять и тут же остановилась.
– Добра и мира, – спокойно ответил старик. – Как Процветание, советница Маркутт? Всё ли в добром порядке?
– Всё, как и должно. А у тебя что, мусорщик Айцц? Теперь и гостей раскапываешь?
– Да гости сами справляются, – отозвался тот. – На входе посмотрели, всё с ним в порядке. Часто ли человека встретишь?
– А он что скажет? – взглянула советница мимо Ура. – У нас тут место приличное и правила должны соблюдаться.
– Я и сам довольно приличный, – отрекомендовался разведчик. – Рад, что встретил других людей. Если задержусь дней на десять – это вас не стеснит? Мне ничего не нужно, только отдохну и с вашими познакомлюсь.
У Маркутт залегла морщинка между бровей. Седина и непроницаемое лицо придавали ей сердитый вид, как у школьной учительницы, не ждущей от детей ничего хорошего.
– Что-то новое, – сказала она. – Посмотрим, хороши ли знакомства. Кто на смене – тем пусть не мешает. И вообще пусть не мешает: смотрит да запоминает, как надо себя вести. Ты, Айцц, будешь за него отвечать, раз привёл. А за чем ходил – всё принёс?
– Почти всё. Свёрла подходящие не нашёл, я с «Перевалочной» их уж не знаю сколько перетаскал. Надо в другое место идти.
– Плохо искал, наверное. Лишнего не брал?
– Спина не железная.
– Зато мешок бездонный. Отнесёшь на Центросклад, как положено.
– Электрики быстрее просили…
– Электрики сами не знают, чего хотят. Сдашь на Центросклад, оттуда по заявке возьмут. Посмотрят заодно, чего там – как бы скверны не оказалось.
– Да я ж проверил… Ладно, как скажешь. Мне-то без разницы.
– Это не я так говорю, Айцц. Это положено так.
– А свёрла-таки нужны, – вмешался крепыш. – Нам балки под ветряки сверлить, да ещё Гилдру в хозяйство надо.
– Пусть совет решает, – равнодушно отозвалась Маркутт. – По мне, ветряков и так уже много, но я в этом не смыслю. У тебя есть ещё вопросы, Шуммтер?
– Только те, по ученикам.
– Тогда идём. И ещё, Айцц! Та девчонка так и ходит после часу. И свет по вечерам жжёт.
– Свет можно. Она свою работу делает.
– Много чего можно, но не всё следует. Поговори с ней, а то она от меня бегает, как малолетка напроказившая.
И, не дожидаясь ответа, женщина зашагала прочь – так быстро, что остальным пришлось её нагонять.
– Кто такая советница Маркутт? – тут же спросил Ур, глядя вслед. – Она главная?
– Советница же. Так-то она учителем работает и складским учётчиком.
«С учительницей я угадал», – подумал Ур. – «Наверное, универсальный типаж. Интересно, что насчёт остального?»
– А кому она советует?
Старик улыбнулся.
– Мне, как видишь. Маркутт человек неплохой, только въедливая уж слишком. И Шуммтер в рот ей смотрит. Другие советники помягче, а она за всех отдувается. Тут главное не перечить, а потом… потом по-своему делать, – закончил он с широкой ухмылкой. – Правил, конечно, нарушать нельзя, но правила – одно, а лишних строгостей тоже не всем охота. Вот и пришли. Здесь я живу.