Я их всех убил
Шрифт:
– Добро пожаловать в мою гостиную, а заодно, как ты можешь заметить, и кухню.
Она прошла через комнату к большому окну во всю стену. Вид открывался ошеломительный. Квартира нависала над долиной, спускавшейся к озеру, а вдали мощно вздымались горы, хранители этих тысячелетних вод. Листва деревьев блестела под дождем, освещенная отблесками фонарей.
– Ничего себе вид, – заметила молодая женщина с восхищенной гримасой.
Она обернулась, ожидая продолжения осмотра.
– На втором этаже спальня и ванная.
– Веди, – велела она посерьезневшим голосом.
Они поднялись по лестнице и оказались в мансарде, которую
Она огляделась и заметила примостившийся на подоконнике телескоп, а в своеобразном алькове слева массажный коврик с шипами в виде цветов лотоса и подставку для благовоний с наполовину сгоревшей палочкой. Она чуть нахмурилась и не удержалась от вопроса:
– Это твой уголок для медитации?
– Можно и так сказать, – с чувством легкой неловкости ответил Максим.
Меднокожая красавица сделала шаг к нему и стащила с себя промокшую куртку, небрежно бросив ее на пол. Потом подошла еще ближе и приникла к его губам. Он закрыл глаза и обнял ее.
Они не стали полностью раздеваться, а просто рухнули на кровать и занялись любовью. Ассия почувствовала некоторую скованность в движениях Максима и постаралась сделать все, чтобы преодолеть последние барьеры, без колебаний дав волю своей чувственности.
– Спасибо, что принял меня у себя, – заговорила она, все еще дрожа. – Я понимаю, что слегка форсировала события, но, согласись, иногда с тобой иначе нельзя.
– Тебе не холодно?
– Немного.
Одним рывком Максим выдернул из-под них одеяло и укрыл и ее, и себя. И прижался к ней. Ассия наслаждалась каждым мгновением, как если бы оно было последним. Она повернулась на бок, и их тела приладились друг к другу, как две части одного целого.
– Может, поговорим? – попросила она.
Почувствовала, как он напрягся, потом сделал глубокий вдох и расслабился.
– Давай, – уступил он, – только о чем угодно, кроме расследования.
По шороху простыней он угадал, что она кивнула.
– Почему на самом деле тебя отстранили?
Она только что бросила бутылку в море. И знала, что при малейшем внутреннем противодействии Максим способен замкнуться в себе, причем надолго, отгородившись от любых чувств и став холодным, как камень.
Он высвободил ладонь из руки Ассии и вытянулся на спине, устремив глаза в темноту спальни. Хранить этот секрет со временем становилось все тягостнее, и он решил, что может довериться Ассии.
– Думаю, та же история, которая случается с тысячами копов, – вздохнул он.
Она на ощупь поискала теплоты тела своего мужчины и положила руку ему на бедро. Тихонько погладила.
– В жандармерию обратилась девушка с жалобой на сексуальное насилие. Она знала своего мучителя: он был консьержем в их доме. Как ты понимаешь, она была запугана и, к несчастью, слишком долго тянула, прежде чем прийти к нам: на самом деле все произошло несколькими месяцами раньше. Мы начали проверку, и у типа оказалось алиби на день нападения. У меня все нутро выворачивалось из-за того, что нельзя было дать ход жалобе, и тогда я решил еще раз допросить жертву. Я понимал, что в голове у нее все смешалось, и по прошествии шести месяцев она могла ошибиться на день или два. Однако девушка казалась совершенно
Максим сделал паузу. Дыхание любовников терялось в перестуке дождя по черепичной крыше.
– Консьержа уже допрашивали, и у него оказалось железобетонное алиби. Мне никогда не удалось бы добиться постановления на обыск у него в доме. Тогда… я отправился туда сам. В одно прекрасное воскресенье, когда они с женой ушли в кино, я проник в их квартиру. И все перерыл сверху донизу. Там была одна комната, что-то вроде подсобки, переделанной в подобие кабинета с компьютером и принтером, и, когда я туда зашел, меня словно осенило. У одного из ящиков было двойное дно, там я нашел четыре пары трусиков.
Ассия повернулась и прижалась к нему.
– Я впал в ярость и совершил ошибку, поддался гневу. Я… я подождал, пока этот тип вернется домой, и набросился на него прямо перед дверью… на глазах у его жены. Сунул трусики ему под нос, мы сцепились. В понедельник утром я пошел к Саже и рассказал, почему я совершенно уверен, что этот сукин сын напал еще как минимум на трех женщин. Капитан ответил, что я не отдаю себе отчета в том, что натворил, и моя единственная надежда – вызвать консьержа на допрос и молиться, чтобы тот во всем признался, не упомянув о моем проникновении в его жилище. На той же неделе я его вызвал, и он явился с адвокатом. Я оказался в тупике. Если делу дать ход, он немедленно подаст на меня жалобу, а мы все знаем, чем это заканчивается.
– Злоупотребление властью, манипуляция уликами, и субъект окажется на свободе после того, как дело будет прекращено, – проговорила Ассия, уткнувшись лицом в плечо Максима.
– А на меня наложат административные санкции… Короче, было решено сохранить статус-кво. Мы закрываем глаза на произошедшее, и каждый остается при своих. Но я не мог продолжать работать, словно ничего не случилось, и сорвался с катушек. Перевернул свой стол и набросился на Саже. Он отнесся с пониманием, но, чтобы избежать и скандала, и лишних вопросов, отстранил от работы на шестьдесят дней. Под обязательное наблюдение психолога. Я на него даже не сержусь: я зол на систему. Нужно же понимать, кто твой враг.
– Наши враги – это те, кто нарушает закон, Максим, а не система.
– А как ты объяснишь, что виновный спокойно разгуливает на свободе, после того как напал как минимум на четырех девушек?
– Ты этого не знаешь, Максим, – это всего лишь твое убеждение.
Он внезапно выпрямился, и его тон изменился.
– Я своими глазами видел спрятанные у него трусики – это были его трофеи! – проскрежетал он с гримасой отвращения.
Ладонью она описывала круги по обнаженной коже молодого человека. Казалось, эта утешительная ласка немного его успокоила. Ассия воспользовалась этим и мягко заметила: