Я – инквизитор
Шрифт:
— Мы с ним вместе выросли, солнышко. В одном роддоме родились с разницей в месяц, в одной квартире жили, учились в одной школе и даже в одном детском саду в песочнице копались.
— Понимаю. Общая карма.
Андрей смотрел, как она трудится над его телом, разминает ему бедра, совершенно игнорируя гордое восстание плоти. Впрочем, при массаже это нормально. Андрей уже привык, а Ленора — вообще азиатская женщина. Все-таки потрясающая у нее фигурка.
— Мы с Колькой даже вместе в Политех поступили, — сказал он. — Только
— Должно быть наоборот. Он — Телец, а ты — Овен.
— И к Славе мы тоже вместе пришли.
— Слава сказал, ты был его лучшим учеником.
— Это он так шутит. Я ведь даже черный пояс не сделал.
— Он сказал: был. Раньше.
— Может быть, — Андрей немного обиделся.
Ленора снова потянулась за полотенцем. Вытерлась.
— Ноги раздвинь! — скомандовала она. — Зимородинский — совершенный человек.
— Ты так думаешь?
— Дедушка сказал.
Она сняла рубашку, скинула трусики и с тем же деловитым видом уселась Андрею на бедра.
— Это что, тоже массаж? — Ласковин не шевелился, глядел на нее из-под прищуренных век.
— Тоже.
Выражение лица у девушки по прежнему не чувственное, а деловитое.
— Не двигайся. Дыши медленно.
Андрей закрыл глаза…
Спустя некоторое время Ленора поднялась, вытерлась.
— Сядь.
Она достала из шкатулки длинную полынную сигарету, зажгла, села у ног Андрея, поднесла к точке у колена Ласковина.
— А что еще говорил обо мне Слава? — спросил он.
— Ничего.
Андрей несколько минут молча смотрел на женщину у своих ног… Потом быстро наклонился, схватил тапочек и метнул его в выключатель. Свет погас, Ласковин сгреб Ленору в охапку и без всяких восточных изысков опрокинул на ковер…
Через полчаса они перебрались на кровать. Ленора зажгла ароматическую палочку, а Андрей подумал, что никогда не смог бы жить с такой женщиной. Слишком уж они разные. Жить — нет, а вот все остальное…
— Ну что, хороший у меня су-ок? — спросил он еще через час, наблюдая, как обернутая в купальное полотенце Ленорочка Цой раскладывает бутербродики по кругу микроволновой печи.
— Бывает и лучше.
Вот сюрприз. Неужели у малышки имеется чувство юмора? Жалко, что она уезжает. Можно было бы неплохо развлечься.
Андрей еще не знал, какие именно развлечения ему предстоят в ближайшем будущем. Не знал, что доживает последние часы своей прежней жизни. Что завтра утром его карма, или как там ее называют, совершит головокружительный кульбит и швырнет своего хозяина прямо в мясорубку.
Глава четвертая
— Опаздываешь, — укоризненно сказал Митяй, когда Ласковин явился в офис на следующее утро. И, потянув носом воздух: — Хорошие духи!
Нюх у Николая был лучше, чем у его жены. И это существенно
— Давай к шефу! Конь уже копыто сбил, тебя дожидаясь. Что-нибудь стряслось, Ласка?
Лаской, бойцовской кличкой, Митяй звал Андрея, только когда беспокоился за него. Лаской в свое время окрестил его Зимородинский. Не от «ласкать», а от крохотного хищника, способного разорвать горло куда более крупному зверю. Раз Митяй обеспокоен, значит, Конь уже в курсе событий.
Несмотря на ранний час, в офисе было всего человек пять: «привратник» Гена, «бумажный» курьер, секретарша Коня Фарида и бухгалтер Велена Петровна. Дверь в ее кабинет была закрыта, но слышно было, как попискивает компьютер. Трудится Велена Петровна, сушит липовый цвет для налоговой инспекции.
Из «агентов» — никого. Только Митяй. Впрочем, кто-то может бдеть в кабинете шефа.
Андрей постучал в массивную, с металлическими полосками сигнализации дверь.
— Ласковин? — рявкнули изнутри. — Давай входи!
Шеф был один. Если не считать Абрека. Но тот — это тень Сипякина. Довольно мясистая, впрочем, тень.
Конь изо всех сил изображал недовольство, но Ласковин по еле уловимым признакам понял, что Сипякин скорее задумчив, чем разгневан. Задумчивый Конь, впрочем, ничуть не лучше Коня сердитого. Задумчив Конь — жди любой пакости.
Ласковин стоял. Ждал. Конь демонстративно выдерживал паузу, глядя в окно. Что он там видел кроме белых жалюзей, оставалось загадкой.
Абрек развалился в кресле. Флегматичная рожа наемного убийцы на отдыхе. Когда Митяй сказал, что в этой куче мяса прячутся неплохие мозги, Ласковину поверилось с трудом. Но теперь он убедился, что внешность бывшего боксера и впрямь обманчива. Большая редкость для ветерана этого вида спорта.
— Сядь, — сухо сказал Сипякин и, отвернувшись от окна, уткнулся в бумаги.
Андрей ceл, посмотрел на макушку шефа (реденький пух на розовой коже), потом на Абрека. Тот подмигнул: не дрейфь, парень!
Ласковин взял со стола красочный проспект фирмы «Экзотика-тур», изучил львиный прайд и флегматичного верблюда на фоне пирамид…
— Нарубил ты дров, Ласковин, — не поднимая головы, сказал Сипякин. — Не ожидал от тебя.
Андрей пожал плечами.
— Если вы о вчерашнем, Виктор Петрович, — произнес он, — то скорее из меня пытались наломать дров. Не знаю, что там наговорили…
— Заткнись! — рявкнул Сипякин. — Абрек, выйди!
Ласковин удивился. Удивился и сам Абрек, но тем не менее без звука покинул кабинет.
— Мне насрать, — все так же глядя в стол, произнес Сипякин. — Насрать, что там и как. Я тебя отмазал. Потому что ты — мой человек. Мой. Больше никаких разборок без моего ведома, ты понял меня?
— То есть проблем с гришавинскими у меня больше не будет? — хладнокровно поинтересовался Ласковин.
— Ты глухой? Я сказал — всё! «Тобольцы» о тебе забыли!