Фотографируются во весь рост,и формулируют хвалу, как тост,и голоса фиксируют на пленке,как будто соловья и коноплянки.Неужто в самом деле есть архив,где эти фотографии наклеят,где эти голоса взлелеют,как прорицанья древних Фив?Неужто этот угол лицевой,который гож тебе, пока живой,но где величье даже не ночует,в тысячелетия перекочует?Предпочитаю братские поля,послевоенным снегом занесенные,и памятник по имени «Земля»,и монумент по имени
«Вселенная».
«Самоубийцы самодержавно…»
Самоубийцы самодержавно,без консультаций и утверждений,жизнь, принадлежащую миру,реквизируют в свою пользу.Не согласовав с начальством,не предупредив соседей,не выписавшись, не снявшись с учета,Не выключив газа и света,выезжают из жизни.Это нарушает порядок,и всегда нарушало.Поэтому их штрафуют,например, не упоминаютв тех обоймах, перечнях, списках,из которых с такой охотойудирали самоубийцы.
На финише
Значит, нет ни оркестра, ни лентытам, на финише. Нет и легендытам, на финише. Нет никакой.Только яма. И в этой яме,с черными и крутыми краями,расположен на дне покой.Торопиться, и суетиться,и в углу наемном ютитьсяради голубого дворцани к чему, потому что на финише,как туда ни рванешься, ни кинешься,ничего нету, кроме конца.Но не надо и перекланиваться,и в отчаянии дозваниваться,и не стоит терять лица.Почему? Да по той же причине:потому что на финишной линииничего нету, кроме конца.
«Нынешние письма болтают о том и о сем…»
Нынешние письма болтают о том и о сем.Гутируют мелочи и детали.Они почему-то умалчивают обо всем,о чем старинные письма болтали.Что вычитают потомки из сдержанной болтовнио здоровье знакомых и о чувствах родни,о прочитанных книгах?Что вычитают потомки о социальных сдвигах?Но магнитофонные ленты, которые никтоне читывал! Запустили, сняли и уложили.Грядущему поколению расскажут ленты зато,как жили и чем дорожили.
О смертности юмора
Остроумие вымерло прежде умаи растаяло, словно зимас легким звоном сосулеки колкостью льдинок.Время выиграло без труда поединок.Прохудились, как шубы на рыбьем меху,и остроты, гонимые наверху,и ценимые в самых низах анекдоты,развивавшие в лицах все те же остроты.Видно, рвется, где тонко,и тупится, гдеострие заостреннее, чем везде.Что легко, как сухая соломка,как сухая соломка, и ломко.Отсмеявшись, мы жаждем иных остряков,а покуда внимаем тому, кто толков,основателен, позитивен, разумени умен,даже если и не остроумен.
Философы сегодня
Философы — это значит: продранные носки,большие дыры на пятках от слишком долгой носки,тонкие струи волоса, плывущие на виски,миры нефилософии, осмысленные по-философски.Философы — это значит: завтраки на газете,ужины на газете, обедов же — никаких,и долгое, сосредоточенное чтение в клозетефилософских журналов и философских книг.Философы — это значит, что ничего не значитмир
и что философ его переиначит,не слушай, кто и что ему и как ему говорит.На свой салтык вселенную философ пересотворит.Философы — это значит: не так уж сложен мир,и, если постараться, можно в нем разобраться,была бы добрая воля, а также здравая рация,был бы философ — философом,были бы люди — людьми.
«На десятичную систему…»
На десятичную системувершки и версты переводим,а сколько жили с ними, с теми,кого за ворота проводим,кому кивнем, кого забудеми больше вспоминать не будем.Теперь считаем на десяткии даже — иногда на сотнии думаем, что все в порядке.Охотней? Может быть, охотней.А сажени, аршины, версты?А берковцы, пуды и унции?Как рыбы на песке — отверстыих рты — как будто бы аукаются.И, вроде рыбы задыхаясь,в песок уходит и на слом,вплывает в довременный хаос,что было Мерой и Числом.И лишь Толстой — его романы —хранит миражи и обманыдодесятичных тех системи истину их вместе с тем.
Мама!
Все равно, как французу — германские судьбы!Все равно, как шотландцу — ирландские боли!Может быть, и полезли, проникли бы в суть бы,только некогда. Нету ни силы, ни воли.Разделяющие государства заборывыше, чем полагали, крепче, чем разумели.Что за ними увидишь? Дворцы и соборы.Души через заборы увидеть не смели.А когда те заборы танкисты сметают,то они пуще прежнего вырастают.А когда те заборы взрывают саперы —договоры возводят их ладно и споро.Не разгрызли орешек тот национальныйи банальный и кроме того инфернальный!Ни свои, ни казенные зубы не могут!Сколько этот научный ни делали опыт.И младенец — с оглядкой, конечно, и риском,осмотрительно и в то же время упрямо,на своем, на родимом, на материнскомязыкезаявляет торжественно: Мама.
«Еврейским хилым детям…»
Еврейским хилым детям,Ученым и очкастым,Отличным шахматистам,Посредственным гимнастам —Советую занятьсяКоньками, греблей, боксом,На ледники подняться,По травам бегать босым.Почаще лезьте в драки,Читайте книг немного,Зимуйте, словно раки,Идите с веком в ногу,Не лезьте из шеренгиИ не сбивайте вех.Ведь он еще не кончился,Двадцатый страшный век.
Ваша нация
Стало быть, получается вот как:слишком часто мелькаете в сводкахновостей,слишком долгих рыданийалчут перечни ваших страданий.Надоели эмоции нациивашей,как и ее махинациисредством массовой информации!Надоели им ваши сенсации.Объясняют детишкам мамаши,защищают теперь аспирантычто угодно, но только не вашибеды,только не ваши таланты.Угол вам бы, чтоб там отсидеться,щель бы, чтобы забиться надежно!Страшной сказкойгрядущему детствувы еще пригодитесь, возможно.